Кирилл Юрченко - Приходящие из Мора

В деревне, как он и рассчитывал, нашлось, за что зацепиться взгляду: старые дома с деревянной резьбой, недавно восстановленная церквушка с голубыми куполами, да еще удивил неплохо сохранившийся деревянный мостик через ручей, сделанный под былинную старину — с обоих берегов путника встречали вырезанные из дерева истуканы в полный рост. Со страхолюдными рожами: все человеческие черты был искажены и огрублены как будто намеренно. Причем рожи всех четверых казались разными. А игра теней от листьев деревьев делала их будто живыми.

Лука сделал несколько кадров с разных углов. Хотел расспросить кого-нибудь из местных — нет ли еще чего в деревне интересного. Заметил и кликнул двух пацанят, которые с интересом рассматривали его «Уазик»-буханку, как будто никогда таких машин не видели. Когда он позвал, оба лениво двинулись в его сторону. Пока Лука спрашивал о достопримечательностях, паренек постарше с бесцеремонным нахальством тянул руку к камере, прося «позырить фотик», как будто даже не слыша вопроса. Еще один так и норовил дотянуться до его коммуникатора, прицепленного к брючному ремню. С детьми Лука никогда близко не общался, тем более с такими наглыми, с точки зрения горожанина, не привыкшего к подобному любопытству. Неожиданно для себя он испытал жгучее желание дать им по рукам. Но вдруг кто-то из пацанов засвистел, и все как один заорали:

— Лёлик пожаловал! Лёлик! Лёлик! Сумасшедший Лёлик!..

Лука рассчитывал увидеть еще одного паренька, на появление которого могли так бурно отреагировать мальчишки. Но, к его удивлению, Лёликом оказался старик, стоявший на мостике. Одной рукой тот держался за перила, другой грозил пацанве тяжелой палкой.

Судя по тому, как радостно и истерично начали кричать мальчишки, дразнить старика доставляло им некоторое удовольствие, хотя они предпочитали это делать на расстоянии. И тот час же слиняли, едва старик сошел с моста.

— Вовремя я, — заметил старик. — Погляди-ка, все ли цело? Эти шустрики всех туристов атаковывают, особенно тех, кто поодиночке ходит. Заводила у них Севка Голумей — он, сынок, может и из карманов что-нибудь вытащить. У них вся семейка такая. Нут-ка, проверь?

Лука осмотрел себя, пошарил в карманах. Вроде все было на месте.

Он внимательно изучил старика. Тот щурился от солнца, и со стороны могло показаться, что он смеется. Губы и подбородок его еле заметно тряслись, выдавая возраст и старческие болезни, но глаза были живые, яркие как у молодого человека. Несмотря на сгорбленный вид, старик двигался довольно шустро. И оказался, к тому же, необычайно словоохотливым. Не дожидаясь просьбы Луки, но, словно предвосхищая вопрос, он начал рассказывать о церкви, и о тех домах, что стояли рядом. Видно было, что старику приятно от того, что кто-то его слушает, а память его, вероятно, хранила в себе множество сведений о всех тех людях, когда-либо живших здесь. И вовсе он не казался сумасшедшим.

Заметив, что чаще всего Лука поглядывает на резной мост, старик взял его за руку и подвел к фигурам истуканов Похлопал по одному и с нескрываемой гордостью поведал:

— Этот мост — моего деда работа! А как сохранился-то, а?!

Он нахмурился, как будто вспоминая.

— Это ж сколько лет прошло? Моей матери тогда лет десять было. Или пять? Она в семье-то самая младшая… — бормотал он.

Лука тем временем смотрел на почерневший резной облик деревянного истукана, удивляясь искусности работы.

— Хорошо сделано, — подметил он. — И ведь все разные. А дерево-то, лиственница, похоже. Тяжело, небось вырезать было? — повернулся он к старику.

Но тот все еще был погружен раздумья.

— Вспомнил! — наконец, воскликнул старик. — Году в тринадцатом, однако, то есть еще до революции. Если бы позже, никто бы его в богохульстве не обвинил и поп наш деревенский не проклял бы…

— В богохульстве? — переспросил Лука.

Потом вдруг сообразил про «тринадцатый год». Это ж когда было. Сто лет назад…

Старик дал понять, что ошибки здесь нет.

— Это мосту столько. А болваны эти страшные, они поновее. Но те, которые раньше стояли, их дед мой собственноручно первый раз вырезал, те гораздо страшнее были. Четыре ужасных твари. Мать рассказывала: все четверо, как на подбор — чуть ли не из ада гости. И как живые. Рожи — страшнее не придумаешь. Она говорила, батя ее, как подопьет, так и начинал здесь, возле мостика, прохожих поджидать вечерами. Для начала выскочит, напугает, а потом как начнет стращать преисподней да дьявольскими муками, и все на этих тварей показывает. Как-то он и попа деревенского подкараулил, чуть до сердечной слабости не довел. Тот его и проклял. Скандал вышел. Ну, а голова тогда рассудил, что коли мост для деревни нужду представляет, то его оставить, а истуканов этих спилить к чертовой матери. Ну а уже опосля революции дед взамен уже других истуканов вырезал, не таких страшных.

— Забавная история, — вежливости ради посмеялся Лука. Старик уже начал его напрягать.

— А еще мать сказывала, что не спроста он этих чудищ вырезал. Как будто видел он их однажды. Говорили, мол, брехня. Да какая брехня, если Еремеич еще черт знает сколько лет назад от белой горячки помер — все, рассказывал, черти к нему из леса приходят. А он на краю деревни жил. Да и многие тогда рассказывали…

Старика понесло — он нашел новую тему для разговора. Лука уже понимал, что надо уходить, но старик все не унимался. Найдя повод, Стрельников сослался на то, что ему нужно попасть на автостанцию. Старичок напросился с ним. Было невозможно отказать старому человеку, и Лука согласился. Он ожидал, что попутчик прожужжит ему все уши, но за короткую поездку, вопреки ожиданию Луки, старик произнес всего несколько слов, а как приехали на место, вышел из машины и сразу, даже не попрощавшись, куда-то исчез. Уже становилось жарко, и не было ни малейшего желания сидеть в душном салоне, а до назначенного времени встречи с братом оставалась еще уйма времени.

Автостанция — конечно, это было сильно сказано. Возможно, здесь, на площади почти в самом центре деревни, где, словно солнечные лучи, сходились главные улицы, когда-то и стояло сооружение, годное для ожидания автобуса, но теперь от этого строения остались несколько обгоревших столбиков, да щит с козырьком для расписания.

Лука открыл все окна в машине, пошире, насколько это возможно было сделать в «Уазике», а сам, подстелив на землю старую кожанку, уселся рядом с колесом под тень автомобиля. Из этого положения он снял воробьев, купающихся в пыли, старую собаку, ковылявшую через площадь и остановившуюся посмотреть на чужака, а заодно и попозировать. Двух женщин, вышедших из конторы, расположенной напротив. Они прошли мимо, с любопытством разглядывая Стрельникова, вскоре он услышал их смех. Лука нисколько не сомневался, что его появление здесь добавило тему для разговоров на всю ближайшую неделю. «А вы видели намедни фотографа? Такой весь важный…» — что-нибудь в этом роде. Не за одной порцией самогона о нем вспомнят.