Алексей Атеев - Мара

Боря действовал гораздо хитрее. Время от времени навещая бабку, он заводил с ней разговоры на душеспасительные темы, принес недорогой образок, лампадку, подарил Евангелие… Короче, генеральша неожиданно для себя уверовала. Зачастила в церковь, где на нее, по ее же словам, снизошла благодать… а Боре почти даром достались ордена. Что удивительно, старуха в молодости слыла пламенной комсомолкой, атеисткой до мозга костей. Вот и пойми после этого людей.

Каждая подобная Борина победа вызывала у Десяткина приступ мучительной боли, наподобие зубной. Не столько огорчали материальные убытки, сколько сознание того, что проклятый еврей вновь обошел его. Страдало профессиональное самолюбие. Но и Десяткину случалось опередить конкурента, и тогда он почти бегом поспешал к неприятелю и, сверкая глазами, рассказывал об очередной удаче, почти физически ощущая, как на душе у Бори скребут кошки.

Кроме них двоих, в городе имелось еще несколько человек, промышлявших антиквариатом, но принимать всерьез их не стоило. Были еще бессребреники – собиратели, желавшие купить на грош пятаков, такие и вовсе вызывали лишь презрение. Как и в каждом серьезном деле, антиквар не может обойтись без помощников. Правда, в оценке вещей они полагались в основном на собственное чутье и почти не прибегали к услугам профессиональных специалистов, чтобы избежать лишней огласки. Однако и у Десяткина, и у Бори имелась целая сеть осведомителей и наводчиков, подсказывающих, где что лежит. Иногда они охотились за конкретной вещью, если на нее имелся заказ. Платили им за услуги немного, иногда просто ограничивались бутылкой, но пользу помощники приносили немалую.

Одним из главных агентов Десяткина был старичок, которого Валера называл Флегонтыч-Ферапонтыч. Когда-то он был учителем истории и в старине кой-чего кумекал, теперь же главной его страстью стал алкоголь, что, впрочем, не мешало старичку сохранить живой, жизнерадостный характер.

В один из летних вечеров, когда Десяткин в одиночестве дремал в своей лавочке, неожиданно заявился Флегонтыч-Ферапонтыч.

– А, старик… – взглянул без особого интереса на него Валера, стряхивая с себя остатки дремы. – С чем пришел?

– Есть дело, – таинственно прошептал Флегонтыч-Ферапонтыч, прикрывая ладонью рот.

– Выкладывай.

– Сначала налей.

– Сначала дело!

Старик засопел, зачем-то глянул по сторонам, потом молча направился к выходу.

– Постой!

– Некогда мне…

– Да постой ты! Иди сюда.

Старик вернулся к прилавку и выжидательно посмотрел на Десяткина.

Валера порылся под прилавком, звякнул стеклом и достал оттуда наполовину наполненный стакан и редиску.

– Пей! – скомандовал он. – И выкладывай.

Старик мигом схватил стакан и, несмотря на сильную дрожь в руках, одним махом опрокинул его. Потом шумно выдохнул и захрустел редиской.

Валера взглянул на него вопросительно.

– Есть одно место, – сообщил старик, – там старинных вещей – во! – Он провел ладонью над головой.

– Что за место?

– Пил я в понедельник с одним хлопцем… Ну, как водится, разговорились… Про древности… – Он посмотрел на стакан, но Валера, казалось, не понял смысла этого взгляда.

– Давай дальше, – потребовал он.

– Парень тот родом из деревни. И вот он рассказывал, что давно, еще как началась революция, местного помещика мужички раскулачили и все добро по хатам растащили. А вещей в усадьбе было – невпроворот. И будто бы до сих пор почти все помещичье барахло в целости.

Валера презрительно усмехнулся.

– Эти сказочки нам известны. Не от тебя первого слышу.

– Парень говорит, – не обращая внимания на реплику Десяткина, продолжал Флегонтыч-Ферапонтыч, – мол, в домах имеются картины, разные вещи и даже кое-какая мебель.

– Не верю. Давным-давно все спалили или пустили коровам на подстилки. Так что уж извини… Не верю!

– Твое дело, – сказал старик. – Пойду к Боре, – заявил он неожиданно.

Услышав имя конкурента, Десяткин моментально вышел из себя.

– Стой! – прошипел он. – Ты мне подлянки строить будешь?..

– Налей, – потребовал Флегонтыч-Ферапонтыч.

– Вот тебе! – Валера вытянул перед собой кукиш.

– Тогда прощевайте.

– Ах, зараза… – Антиквар достал бутылку, плеснул водки в стакан. – Пей, старый… – Он не договорил.

Старик мигом схватил стакан и опрокинул его в свое дымящееся нутро.

– Спасибочки, – ухмыльнулся он.

– Как называется деревня?

– Деревня именуется Чернотал, километров триста к югу. Ты, Валера, не сомневайся. Парень, про которого я рассказываю, не врет. Уж я в людях разбираюсь. Так что садись в свой тарантас и дуй туда. А наваришь, не забудь поделиться. – И Флегонтыч-Ферапонтыч отправился восвояси.

Рассказы о деревнях, где таятся несметные богатства, оставшиеся от прежней жизни, Десяткин слышал не один раз, но зачастую все они являлись мифом. Конечно, попадалась кое-какая мелочевка, чаще всего иконы. Но выручка не оправдывала даже дорожные расходы. Кстати говоря, народ, насмотревшись телевизора, плохо представлял себе, сколько на самом деле стоили иконы. За плохонькую доску заламывали несусветную цену. Правда, дело обычно заканчивалось извечным российским компромиссом – бутылкой водки.

Валера посмотрел по карте. Действительно, до неведомого Чернотала оказалось далековато. Но это-то как раз и внушало надежду. Деревушка лежала вдали от культурных центров, значит, возможно, до сих пор не ограблена. Он вспомнил знакомого краеведа. Позвонить, что ли, ему, разузнать о Чернотале побольше? Нет, не стоит. Не дай Бог, проведает Боря… Или сходить в областную «публичку»? Там наверняка имеются какие-то документы. А впрочем, стоит ли? Больше времени потеряешь. Велики ли расходы на дорогу? Так все равно – две-три иконы окупят бензин. У Валеры имелись две машины: элегантная «девятка», предназначенная для парадных выездов, и «жигули» первой модели – «копейка» старенькая, но тем не менее работавшая как часы, отлаженная и проверенная, используемая для подобных поездок, потому как на старую машину меньше обращают внимания. На дорогах нынче неспокойно, но Валера ездил без особых опасений: побитая «копейка» вряд ли вызовет у кого нездоровые чувства. Для денег в машине был устроен тайник – ввек не сыщешь. Оставалось только взять в дорогу еду и питье, оставить в лавке знакомую девчонку – и в путь. Жена Десяткина, которую он называл не иначе как «моя женщина», отправилась вместе с дочерью в Анталию, а на обратном пути собиралась недельку пожить в Москве, так что и здесь ничего его не сдерживало.

Итак, на следующий день он отправился на поиски неведомой деревушки, где якобы таятся несметные сокровища.