Повести и рассказы - Джек Кетчам
— У меня нет желания причинять кому-либо вред. Никому.
— Конечно. Просто подожди.
Он подумал, что такова эпоха, в которой они живут, но это вряд ли было объяснением. Где-то он сбился с пути. Они жили в эту эпоху, но как? И почему? Невозможно было увидеть эволюцию изнутри. Все, что можно было сделать, — это указать на самые вопиющие уродства, на самые отвратительные воплощения. Но суть изменений была скрыта. Некая тайна крови.
Он отправился домой тем же путем.
Женщина все еще была там, истекая кровью у сарая. Он подумал, жива ли она? Мальчики исчезли. Мертвая лошадь и ребенок тоже исчезли. Он гадал, для какой цели их утащили. Кто-то применил пластиковую взрывчатку на деревьях, растущих вдоль дороги. Деревья повсюду потрескались и покрылись шрамами. Ни одно из них не было освобождено от жизни.
Он подошел к дому, как всегда, осторожно, бесшумно. Теперь это вошло у него в привычку. Однажды ночью старуха застрелила Уэйна Ловетта из дробовика, когда он входил в свою собственную парадную дверь.
Его письмо провалилось в щель почтового ящика.
Он открыл его.
Прямо над его собственным именем стояло имя Хенли. Его забавляла мысль, что такой опасный мир должен быть еще и чертовски предсказуемым. Он прочел письмо от начала до конца, а затем перечитал еще раз.
Обладающие даром предвидения передают вам всю ответственность за свои действия, прошлые, настоящие и будущие. Мы считаем это высшей честью, высочайшим вызовом…
Бесцветный язык разочаровал его. Здесь не было ничего, что могло бы вдохновить или воодушевить. Было ли это неожиданностью?
Вы, конечно, можете принять или отклонить эту ответственность…
Он знал его содержание. Содержание было достоянием общественности. Именно формулировка, точная форма и синтаксис завораживали его, они оставались тайной для всех, кто еще не получил письмо, и теперь он обнаружил, что они не в силах его взволновать.
Чтобы отказаться, просто впишите новое имя в графу под своим. Тщательно проверьте список, чтобы не повторить имя, уже вписанное выше…
Если это был самый важный момент в его жизни, он не почувствовал никакого отклика в душѐ. Всего, абсолютно всего не хватало! Он ничего не чувствовал. Только огромную пустоту, в которой незнакомец, похожий на него самого, держал странное, но обычное письмо. Кто именно это придумал? — подумал он. — И где? В каком сером офисном здании? В каком мрачном баре?
Окончание было самым худшим из всего письма.
Объявлено по воле Бога и Первого конгресса Веры, Авраам Уайт, основатель. Всех благословляю.
Гефсимания[1] наскучила ему.
* * *
Я все стоял и смотрел на эту штуку, раздумывая, кому бы ее отправить. Возможно, кому-то из членов семьи, дяде или двоюродному брату. Может, кому-то из детей. Нет смысла заставлять их ждать так долго, как меня, я старею в ожидании, нервничая все больше и больше. Кроме того, многим детям, похоже, это нравится.
Может, мне следует отправить его Джейми? Совсем не странно, что мы заговорили об этом сегодня, как будто это было понятно между нами — сначала Хенли, потом я, потом Джейми. Или Джейми, а потом я. Неважно.
Интересно, смогу ли я это сделать. Мне так же трудно выбрать свободу, как и иное решение. Я не должен был получать это письмо. Я не создан для таких решений. Джейми подошел бы гораздо больше. Он умнее, жестче, вдумчивее.
Странно, что здесь не сказано, что сделать, чтобы прервать цепочку. Все остальное так четко и клинически прописано. Но, думаю, это понятно. Это снова старая-престарая концепция пожирателя грехов, только более экстремальная.
Чтобы прервать цепочку, тебе придется умереть. Чтобы принять на себя ответственность за все эти преступления, ничто, кроме смерти, не имеет смысла. И притом смерти ужасной. Худшей смерти, которую только можно вообразить. Нужен мученик, новый Христос. На его месте я бы начал с того, что выколол себе глаза.
Отправить ли письмо тому, кого ненавижу, или тому, кого люблю? Избавлю ли я тех, кого люблю, от мук ожидания или рискну, что письмо может их не застать, каким бы маловероятным это ни казалось? Хенли не любил и не ненавидел меня. Он просто знал меня. Было ли с его стороны справедливо или хотя бы порядочно втягивать меня в это дело? Интересно, что приходило ему в голову, когда он вписывал мое имя?
Но я не должен пытаться решать через Хенли.
Мученичество, по-моему, очень увлекательно. Мне нравится идея выколоть глаза. Без глаз пути назад не было бы, вы даже не смогли бы увидеть, где расписаться, даже если бы захотели, вы не смогли бы увидеть список имен. Имена, надписи, обычные символы, за которыми скрываются все эти люди, были бы мгновенно стерты. Все, что останется, — это преступление. Их преступления войдут в вас свободно и чисто, как дыхание через ноздри, чтобы осквернить вас насквозь.
Далее следует проткнуть барабанные перепонки. Не видеть зла, не слышать зла. Вот и вся недолга. Достаточно карандаша. Проткнуть себе ухо. Два карандаша, по одному для каждого уха. Это потребует большой решимости, но такова идея. Жесты мученика должны быть широкими. Все эти действия будут иметь огромное значение. Мифическое значение. Спустя годы люди будут обследовать труп, чтобы найти скрытый смысл в каждом нюансе убийства. Своего рода божественное вскрытие. Каждый шаг должен оставить подсказку и указать путь. Ключ от Рая из черной пасти Спасителя.
Ножницы для разделки мяса у корня языка. Не говори зла. Рот, наполненный кровью, горячим рассолом жизни. Собственная чаша, выпитая досуха. Будь осторожен, Альфред. Нужно быть поэтом, чтобы увидеть это. А большинство поэтов мертвы.
Может быть, Джейми.
Я действительно должен передать это ему. Посмотрим, выполнит ли он то, что обещал. Хотя, возможно, он солгал или, по крайней мере, преувеличил. Лжец под прицелом.
Я никому не верю.
Давайте посмотрим. Что дальше?
Если бы только можно было извлечь мозг, не разрушая тела. Было бы неплохо добавить к нашим новым простым заповедям еще и "не думай зла". Если бы можно было пробить череп и осушить его, а потом продолжить дальше. Но нет, нужно придерживаться того, что возможно, поэтому мозг и сердце остаются
