Ренди. Жизнь вне времени - Викторова Марина
– Именно, – подтвердила София, – ваши книги полны противоречий. Над ними думаешь снова и снова, к ним возвращаешься. Как у вас это получается?
– Я пишу о жизни, а она полна противоречий. Вы правы, после той передачи мне пришло много предложений. Большинство из них сводились к банальному «родился, дружил, крестился». Вариант 1: никто в него не верил, но он пробился, испытав на своем пути много трудностей. Вариант 2: его поддерживали все близкие люди до седьмого колена, и он сумел достичь успеха. Скучно. Такая биография умрет вместе со мной. Некоторые предлагали сделать акцент на интересных людях, с которыми я знакомился. Не пойму, о ком эти авторы хотели больше написать, обо мне или об «интересных людях».
– В вашей жизни не было места скуке и в биографии ее быть не должно, – поддержала София. – Кстати, как мне следует вас называть?
– Да как удобно. Мое полное имя Георгий Константинович Веревкин, если интересно.
– А творческий псевдоним? Почему Джерри Гарсиа?
– Меня с детства называли Джерри. Согласитесь, звучит гораздо лучше, чем Жора или Гоша. Родители говорили, что я похож на мышонка из мультфильма «Том и Джерри», где кот гоняется за ним и не может поймать. Ребенком я обожал этот мультик, да и сейчас не прочь его посмотреть. В школе меня тоже называли Джерри. В институте не было смысла менять привычку. Так что это мое сокращенное имя.
– А фамилия?
– Редактор сказал, что «Джерри Веревкин» звучит несолидно. Мне понравилось сочетание «Джерри Гарсиа», редактору тоже.
– Но говорят, что вы ценитель испанской культуры и…
–… и то, что я сочувствую националистам в Мексике, – прервал писатель. – Мы ищем глубокий смысл там, где его нет, а простое объяснение «мне так нравится» принимаем за искусную маскировку страшной тайны. Так мне сказал один неглупый человек.
– Наверное, причина в том, что людей приучают игнорировать свои желания, не доверять интуиции, – предположила София.
– Да, вы правы.
– Георгий Константинович, почему вы живете в Москве? С вашими деньгами можно купить замок во Франции или поместье в Калифорнии.
– Я люблю путешествовать. Мне понравилось и во Франции, и в Калифорнии, но мой дом – Москва. Здесь я вырос. Эта квартира достаточно велика для меня одного, а хлопот с ней меньше, чем с загородным домом и уж тем более с замком. Для справки, все то, что вы видите, является результатом грамотного инвестирования, а не только творческой деятельности. Одними гонорарами столько не заработаешь.
– Практично! Каково это – быть наверху? Не устали от славы?
– Устать от славы? Нет. Я слишком долго был неизвестным. Сказать по-честному, без слезливых речей? Быть наверху потрясающе. Я могу позволить себе быть щедрым, бескорыстным. И в тоже время, если захочу, могу вообще ни с кем не общаться. Могу рассуждать открыто, не боясь, что меня выгонят с работы. Сегодня я учусь водить самолет, завтра буду заниматься скалолазанием в Альпах, послезавтра отправлюсь в круиз на яхте. Весело!
– Я завидую вам, – с ноткой грусти в голосе произнесла София. Она-то обдумывала каждое свое слово, чтобы коллеги не отвернулись или близкие не бросили. А уж о самолетах и яхтах при ее зарплате и речи быть не могло.
– Возможно, это ваше будущее, если хорошо постараетесь с моей биографией, – заметил писатель.
– Тогда начнем. – В голосе девушки слышался энтузиазм. – Вам понравилась моя идея биографии. Так в чем же секрет? Что за случайность помогла вам обрести свой дар?
– Шестьдесят три года назад я загадал желание, – таинственно произнес Джерри. – Впрочем, обо всем по порядку…
Глава 2
Встреча
В 2009-м году, в возрасте двадцати двух лет, я отпраздновал окончание института с красным дипломом и очень этим гордился. Почему пошел именно на факультет журналистики? Да без понятия. В один прекрасный день меня, как молотком по голове, стукнуло – хочу быть журналистом, мечтаю рассказывать о наболевших проблемах, разоблачать всех и вся. В то время все хотели быть журналистами, экономистами, юристами, банкирами.
Когда пришла пора искать постоянную работу, меня некому было устроить. Все родственники работали в совершенно других сферах, а человека с улицы мало кто возьмет. Я попал в замкнутый круг: не берут, потому что нет опыта, и нет опыта, потому что не берут. Первая работа была вовсе не в журналистике, а в телемаркетинге: нужно было звонить и предлагать посещение семинаров по инвестициям. Проработал я там ровно две недели. За это время меня послали больше раз, чем за всю предыдущую жизнь. Потом я устроился в одну из транснациональных корпораций по подрядному договору на семь месяцев копирайтером. За это время мой мозг выкушали до последней извилины. Ради любой мелочи приходилось получать одобрение пяти разных людей, которые никак не могли между собой договориться, но виноватым в срыве очередного дедлайна почти всегда оказывался я. И тем не менее положенные семь месяцев я отработал. Когда по истечении этого срока мне предложили перейти в штат, я отказался, боясь за свои расшатанные нервы.
После краткого отдыха я снова стал рассылать резюме и ходить на собеседования. Как ни странно, меня почти сразу взяли в «Общественную газету». Получал я мало, зарплата едва дотягивала до среднего по Москве уровня, хотя особым талантом я тоже не блистал. Меня устраивало, что там было относительно спокойно и с коллективом установились более-менее хорошие отношения.
Мне было двадцать семь с хвостиком, когда моя жизнь совершила крутой вираж. Действительно близких друзей у меня так и не появилось, жил я один, карьерных перспектив тоже не предвиделось. В конце мая я отправился на выставку современной живописи, надеясь, что придет вдохновение и я смогу написать приличную статью. Народу там собралось не очень много, а картины отдавали большой претензией. На одних были начерчены геометрические узоры, на других – цветы, как их обычно рисуют дети, на третьих красовались люди, которых, казалось, переехали танком. Я неспешно бродил по залу, отпуская про себя колкие замечания, как вдруг мое внимание привлекла одна работа. Она висела в дальнем углу зала, почти незаметная. Я подошел. На картине был изображен человек на фоне вспаханного поля. Позади него стоял плуг, а вдалеке виднелись вершины гор. Небо заволокло тучами, как перед грозой, но лицо главного героя выражало непоколебимую уверенность и спокойствие. Одет он был совсем не как пахарь: темная рубашка, кожаная жилетка и такие же штаны. Мужчина стоял спиной к приближающейся стихии и совсем не волновался об опасности. Глядя на картину, я не мог понять, каким образом она оказалась на выставке современного искусства, когда такой стиль больше свойствен художникам эпохи Возрождения.
– Его зовут Кристиан, – послышался тихий голос.
Я обернулся и увидел человека примерно сорока лет. Он был из тех людей, которых невозможно забыть: среднего роста, стройный, с черными, как смола, волосами, доходящими ему до плеч; кожа у незнакомца была смуглой, как после поездки на юг, черты лица безупречно правильные, нос немного заострен, волосы подстрижены неровно (сзади длиннее, спереди короче). Но больше всего поражали искрящиеся, как два изумруда, зеленые глаза. Мужчина смотрел на меня прямо и, казалось, видел насквозь, а черные классические брюки и темно-фиолетовая рубашка придавали ему демонический вид.
– Я Ренди, – представился незнакомец.
Интонация звучала так, будто я должен был его знать. С тем же успехом он мог сказать: «Привет, я президент России». Я молчал, не зная, как реагировать, и чувствовал себя очень неловко. На губах Ренди появилась легкая улыбка, зеленые глаза блестели, как у фокусника, который собирается поразить зрителей новым трюком и заранее знает, что все раскроют рты от удивления и восторга.
– А… меня зовут… – промямлил я.
– Джерри, – поправил мой новый знакомый. – Хочешь знать историю Кристиана? Вижу, что хочешь. Ты же сам меня позвал.
Я не мог поверить в то, что слышал. В голове вертелось десяток вопросов и предположений: «Кто он? Откуда меня знает? Может, по газете».
