Триллер в призрачных тонах - Владимир Алексеевич Колганов
Когда прибыл в министерство, выяснилось, что министр занят: «Вас примет референт». Судя по военной выправке и манере формулировать вопросы, явно представитель «органов». Разговор вначале напоминал телевикторину «Что? Где? Когда?»
— Терентий Палыч, как же так? Вам доверили руководство солидным институтом, а вы…
— Что я?
— А вы будоражите народ. У нас есть президент, правительство, наконец, органы дознания — у них вся информация, им и карты в руки. А у вас что ж, есть другое мнение?
Терентий Павлович аж на месте подскочил:
— Да я ни сном, ни духом! Всю сознательную жизнь агитировал за власть.
А тот словно бы не слышит:
— Вот и Ленина приплели ни к селу, ни к городу.
— Так что я мог поделать, если он сам ко мне пришёл?
«Референт» покачивает головой — вроде бы сочувствует:
— Может, вам стоит подлечиться?
— С какой стати? Я вполне здоров! Недавно диспансеризацию прошёл в академической клинике в Уско́во.
— Похвально, однако по вашему профилю там нет специалистов. Давайте, мы вам выделим отдельную палату в Кащенке. Или удобнее в институте Сербского?
«Вот ведь влип! А во всём Ленин виноват. Однако надо как-то извернуться, иначе и впрямь в психушку запихнут».
— Товарищ, я про Ильича всё выдумал, хотел проверить своих сотрудников на лояльность.
— Ну да, хотел, как лучше, а намотал себе срок по статье УК.
— За что?!
— За распространение злостной клеветы на власть, — и после паузы: — сам придумал или кто-то подсказал?
— Так я же говорю: Владимир Ильич Ленин…
«Референт» смотрит куда-то в сторону и словно бы разговаривает сам с собой:
— Опять он за своё! И что же мне с ним делать?
Самое время предпринять ещё одну попытку оправдаться или хотя бы добиться снисхождения. Терентий Павлович решил давить на жалость:
— Товарищ, проявите сочувствие к старому, больному человеку! У меня грыжа в шейном позвонке, хронический фарингит и несварение желудка, я и дня в тюрьме не проживу. Отпустите Христа ради!
Тот ни в какую:
— Вот отпущу тебя, а ты опять за прежнее возьмёшься.
— Я больше никому об этом не скажу!
— А не врёшь?
— Готов поклясться на Библии! То есть я хотел сказать: на Конституции.
Терентий Павлович прикусил язык, сообразив, что сморозил глупость — ведь на Конституции только президенты присягают, причём не просто так, а на верность своему Отечеству. Но было уже поздно, поскольку «референт» вскочил из-за стола и гаркнул так, что всё вокруг заходило ходуном, как при землетрясении:
— Ты что о себе вообразил, гадёныш?! В президенты метишь?
— Боже упаси! Я не потяну.
А тот снова гнёт своё:
— Сначала поставил под сомнение политику нашей партии, а теперь и вовсе задумал госпереворот!
Что было дальше, Терентий Павлович уже не слышал — силы оставили его, да и аргументов в оправдание своего поступка больше не нашлось. В такой ситуации либо писать чистосердечное признание, либо сразу в обморок, что он и выбрал…
Очнулся, когда кто-то положил руку на плечо. Открыл глаза, а передним снова вождь, но уже совсем не тот, что прежде. «Неужели и генсека приволокли на дачу? Если до царей дойдёт, тогда пропадёт моя лужайка, ни травинки не останется! А ведь холил, лелеял, поливал… Да что лужайка! Сейчас начнёт навешивать лапшу мне на уши, опять всё та же болтология… Если и этот подведёт меня под монастырь, тогда уж точно в Мордовию отправят лет на десять».
Другой в такой ситуации дал бы дёру, но для профессионального политолога на первом месте интересы государства, а уж потом забота о личной безопасности. Поэтому и спросил:
— Где я?
— Так у себя на даче, где ж ещё?
— А «референт»?
— Теперь будет на Ямале отлавливать шпионов, диверсантов и врагов народа.
— И за что вы его так?
— Да за то, что в перестройку не вписался.
— А что будет со мной?
— В нашей стране, дорогой товарищ, теперь свобода слова, плюрализм, а уж мнение Ильича, которое ты донёс до нас, оно дорогого стоит! Так что не беспокойся, мы тебя в обиду не дадим, за мной ещё стоит кое-какая сила, и немалая.
Терентий Павлович хотел сказать: «Рад стараться!», но промолчал — кто знает, как там у них в верхах принято благодарность выражать. А генсек продолжает:
— Теперь мы с Америкой друзья, и нет никаких причин, чтобы что-то делить, конфликтовать. Поэтому мечты о возрождении империи утратили свою актуальность и, более того, наносят вред нашей экономике. Ну, спрашивается, зачем наделали столько танков, ракет и подводных лодок? Напрасный труд! А ведь хорошей обуви днём с огнём не найдёшь, я вот ноги себе до мозолей натёр в скороходовских опорках! Так что основа нашего благосостояния — нефть и газ, ну а уж Запад нас будет обувать и одевать. Ну вы меня понимаете…
К счастью, у Терентия Павловича наконец-то восстановилась способность здраво рассуждать: «Что-то тут не то. С американцами мы замирились лишь при Ельцине, тогда почему генсек его лавры решил себе присвоить?» Так и спросил — а потому что нечего терять. Дальше Камчатки не отправят! Вождь ответил сразу, не задумываясь:
— Терентий, ты не прав! Первый камень в фундамент этой дружбы заложил я, ещё когда встречался с Рейганом. Процесс пошёл, ну а Борис, что называется, примазался. То же самое и в экономике. Кто как не я дорогу частному бизнесу открыл? Да вся страна превратилась в огромный торгово-закупочный кооператив! И людям хорошо, и загранице можно показать, что мы не лыком шиты. Вот так и делается история! А ты всё Ельцин, Ельцин…
Терентий Павлович с трудом смог вставить слово:
— Но согласитесь, что именно Ельцин вернул в политику многопартийность.
— А толку-то? Всё вернулось на круги своя.
— То есть как? Михал Сергеич, даже в парламенте оппозиция представлена.
— Да не смеши меня, Терентий! Я-то знаю, кто есть ху на самом деле. Кто правит, тот и прав, так было со времён царя Гороха. Все эти партии — что-то вроде ширмы, за которой делят пирог под названием Россия. Ну а объедки достаются вам. Совсем другое дело — Политбюро ЦК, там можно обо всём договориться без того, чтобы выслушивать разные там мнения.
Генсека тоже пришлось угощать, благо после визита первого вождя сохранились ещё какие-то
