Тайна Висельного оврага - Владимир Георгиевич Брюков
Но вот одному из осужденных каким-то образом удалось развязаться, и он поплыл в сторону Висельного. С баржи стали стрелять и кричать стоявшему на берегу: «Товарищ Жугров! Стреляй, не дай уйти буржуйской сволочи …». И тут он, наконец-то понял, что Жугров – это он.
А беглец все ближе и ближе к Висельному оврагу. В пловце Жугров вдруг узнал бородатого московского купца Ивана Шемякина, славившегося своей недюжинной силой и щедрой благотворительностью. Купец-богатырь, потеряв во время революции свои магазины, подался было на юг, к белым. Но так и не доехал, поскольку был снят с парохода во время стоянки в Камышине.
До пловца осталось уже метров семь, Жугров целится, а купец его умоляет: «Трофим, не стреляй, вспомни мое добро!» Жугров на секунду замешкался: Шемякин частенько давал его многодетной матери на хлеб, когда отца забрали жандармы. Но, вспомнив, что батю фараонам сдал такой же толстопузый буржуй, Трофим смачно выругался: «Все вы, сволочи, одним миром мазаны!» – и выстрелил из нагана. Вода вокруг купца сразу стала цвета красного знамени, но он продолжал еще плыть, развернувшись вдоль берега. Тогда Жугров разрядил в буржуя всю обойму – грузное тело пошло ко дну. Потом голова Шемякина, еще раз на мгновение вынырнула, осуждающе глянула на своего земляка-убийцу и навеки исчезла в воде.
И тут вдруг что-то очень тяжелое стукнуло Жугрова по затылку. Падая, он успел подумать: «Похоже, взрывной волной задело …», а потом в глазах все померкло.
Из небытия его вывел голос военфельдшера, звучавший как бы издалека: «Пульса нет, надо хоронить …» А потом он с ужасом прислушивался к скрежету лопат и силился прошептать: «Товарищи, не хороните, я – живой!», но не мог – разлившаяся по всему телу слабость прочно сковала все его члены …
«Неужели я по-прежнему в яме? А может, люди, услышав стоны, меня откопали? Но почему тогда так сильно болело сердце, а теперь вдруг отпустило?» – продолжал размышлять Трофим. И ему опять очень сильно захотелось открыть глаза.
Не без труда, но на сей раз они его послушались! Правда, вместо царившей черноты в зрачках сначала наступили сумерки. Немного приглядевшись, Жугров понял: это была полутьма комнаты, освещенной едва брезжившим рассветом. Он лежал на каком-то узком столе, совершенно голый. По мере того, как слабость, сделавшая его тело ватным, проходила. Трофим начал чувствовать, как у него болит обожженная кожа на груди и саднит рана на правой кисти. Впрочем, порез оказался неглубоким – рука действовала.
А через секунду он подскочил как ужаленный: в полуметре от него на другом столе лежал парень … со вспоротым животом. В огромном разрезе – от подбородка и до лобка – были хорошо видны окровавленные внутренности с вылезавшими наружу кишками.
Вблизи своего стола, на тумбочке, Трофим увидел некий мудреный электрический аппарат, очень похожий на тот, который он однажды видел в московском ЧК. Им пользовали неразговорчивых контриков. Так вот отчего у него так сильно во сне болело сердце, а сейчас горит обожженная, как огнем, грудь. «Они меня пытали током!..» ‑ужаснулся Жугров и еще раз в панике глянул на окровавленные кишки соседа.
«Они будут меня пытать, а затем выпустят кишки. Вот как у этого парня!» – эта мысль заставила Трофима превозмочь усталость. И он с большим трудом стал подниматься. А потом даже сумел доковылять до зарешеченного окна. Из него он увидел незнакомое мрачное четырехэтажное здание, темно-серый цвет которого явственно напомнил ему гигантскую крысу, грызшую во сне его сердце. Над длинным, геометрически правильным строением зловеще возвышался ненавистный Жугрову бело-сине-красный флаг.
«Сомнений нет, деникинцы – в городе, а я в застенке у охранки! Надо срочно уходить, но голяком далеко не уйти», – с мрачной обреченностью подумал Жугров. И в этот момент у него слегка заныли в животе еще не выпущенные беляками кишки. Ощущение опасности придало Трофиму новые силы. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, он, как мог, заторопился к выходу. Получилось не очень быстро, но зато дверь – к его большому удивлению – оказалась схватившими его деникинцами не запертой.
Осторожно выглянув в коридор, он с испугом уставился на горящую в его конце настольную лампу. Подойдя к столу, он с опаской заглянул в кабинет, дверь которого была открыта настежь. Внутри него Трофим заметил спящего на кушетке зрелого мужчину с кобурой на боку, одетого в пятнистую форму защитного цвета. Из кабинета раздавался могучий храп, и сильно пахло водкой.
«Нажрался!» ‑ с облегчением подумал Жугров и направился к столу. Здесь он обшарил все ящики и нашел связку ключей. На каждом из них висела бирка с номером кабинета. В кладовке Трофим нашел свою одежду. Другого одеяния, более подходящего с точки зрения конспирации, там не было. Если, конечно, не считать чьи-то окровавленные лохмотья, резиновые фартуки и халаты, в изобилии имевшиеся в этой кладовой. Затем он проник в кабинет с крупной надписью «Начальник …», далее следовали мелкие буквы, но их Жугров даже не стал читать. Дверь поддалась почти сразу, но сами поиски затянулись. Ничего подходящего в столе здесь не оказалось, но зато в рядом стоящем шкафу нашелся ключ. Им Трофим и сумел открыть сейф, внутри которого лежал … наган. Его наган! Правда, патронов к нему не было.
И все-таки наган Жугров взял. «Патроны по пути достану. А теперь пора уходить. На дворе скоро совсем будет светло, да и охранник может проснуться», – забеспокоился Трофим. И хотя он находился на первом этаже, уйти на улицу через окно не давали толстые железные решетки. Пришлось ему опять потихоньку пробираться через весь коридор к входной двери. С замками он провозился минут пять, не больше, но Жугрову показалось, что целую вечность. Особенно в тот момент, когда охранник, перестав вдруг храпеть, начал беспокойно ворочаться. Впрочем, через несколько секунд храп опять возобновился, и Трофим сумел
