Вестники - Маргарет Петерсон Хэддикс
– Я думала, что хорошо подготовилась… – проговорила она.
Финн схватил одну из коробок.
– Надо взять с собой деньги, – сказал он, потому что это было очевидно. Он открыл коробку – та оказалась пуста.
– Полиция забрала их как вещественное доказательство, – сказала мама. – Мистер Мэйхью мне объяснил…
Мистер Мэйхью – это папа Натали.
– Надо поехать в участок и сообщить, что это моё, и… но, честно говоря, я не могу. Понимаешь? Скорее всего, мне придётся соврать…
– …Потому что полицейские не знают про другой мир, – подхватил Финн. – Они не знают, что ты там попала в плен. Они не могут про это знать!
Мама фыркнула, и Финну вновь показалось, что всё в полном порядке и ничего странного не произошло.
– Представляешь, что будет, если я скажу им правду? – спросила она. – Они в жизни не поверят.
– Даю вам честное слово, офицер! – воскликнул Финн, как будто мама попросила его разыграть сценку. – Видели бы вы вашего злого двойника!
Мамина улыбка увяла.
– Финн… не забывай, что мы сами из того, другого, мира, – негромко сказала она, продолжая катать банку в ладонях. – Не стоит думать, что один мир хорош, а другой плох. Я убеждаю себя, что люди в том, другом, мире ещё не разучились… – Она замолчала, услышав трель дверного звонка.
– Мама! – позвал сверху Чез. – Я не знаю кто…
Мама бросилась бегом по лестнице. Финн не отставал.
А потом он услышал крик Эммы:
– Не надо, мама, я вижу, кто это! Не выходи!
Глава 2
Эмма
(за несколько минут до того)
Эмма едва успела взять с полки «Коды и шифры для детей», когда услышала шум колёс. Сердце у неё заколотилось. Она подбежала к окну.
К соседнему дому подъезжал джип цвета ржавчины.
И… это оказались всего лишь их соседи Хэнсы, которые забрали сына после футбольного матча. Лицо у Иэна было чумазое, зелёная футболка намокла от пота.
«Всё нормально, – подумала Эмма. – Всё в порядке».
Она твёрдо знала, что Иэн играет в футбол по субботам. И всё-таки успокоилась не сразу.
«Я веду себя нелогично», – подумала Эмма.
Если бы она изобразила свою жизнь в виде круговой диаграммы, бо́льшая часть называлась бы «нормально» или «типично». А может быть – «счастливо и весело». Да, именно так. И только крошечный кусочек – последний месяц – назывался бы «странно и жутко».
Наверное, не стоило удивляться, что большинство вещей вокруг были нормальными и типичными?
«Нет, – подумала Эмма. – Я забыла, что до двух лет жила в том, другом, мире. Там тоже было странно и жутко. Просто я этого не знала».
И разве в следующие восемь лет не происходило ничего странного? Она думала, что всё нормально, поскольку не знала ни про другой мир, ни про секреты, которые мама хранила так долго.
«И вообще я бы не сказала, что «счастливо и весело» и «жутко и странно» – полные противоположности», – подумала Эмма.
Она была так счастлива, когда спасла маму из другого мира. А ещё, пусть даже ей было страшно, Эмма с удовольствием разгадывала оставленные мамой загадки. Во время путешествий в другой мир эти шифры помогли Грейстоунам и Натали спасти не только маму Грейстоунов, но также и госпожу Моралес, и человека по имени Джо Девис, и троих детей – почти полных двойников Эммы, Чеза и Финна. Эти ребята по фамилии Густано были похищены, потому что их приняли за Грейстоунов. Миссис Густано оказалась двойником мамы, однако её муж совсем не походил на папу Грейстоунов. Поэтому маленькие Густано немножко отличались от Эммы, Чеза и Финна.
И они принадлежали этому миру, где всё было нормально, привычно и разумно. А Грейстоуны… Грейстоуны…
…застряли посерёдке?
Эмма решила, что не будет искать подходящее определение или чертить диаграмму своей жизни. Ей больше нравилось, когда наука давала ясный, логичный ответ.
Ей нравилось всё понимать.
Эмма взглянула на книжку, которую держала в руках. Сначала она подумала, что, наверное, надо взять её с собой – на тот случай, если придётся разгадывать ещё какие-нибудь шифры. Но после всего, что Эмма пережила, книжка стала казаться ей детской. Никто не собирался отправлять Грейстоунам послание, написанное лимонным соком. Никто не собирался предлагать им лёгонький книжный шифр.
Эмма поставила книгу обратно на полку. Ей больше ничего не было нужно. Последний месяц Грейстоуны жили сначала у мамы Натали, потом у её папы, и Эмма давно собрала всё необходимое.
Но всё-таки она открыла шкаф и отодвинула коробки с «Лего» и смятые чертежи изобретений, которые надеялась однажды сделать. В дальнем углу стоял маленький пластмассовый сейф – когда-то Эмма выпросила его на Рождество. Она набрала код, повернула замок, и дверца открылась.
Внутри лежали только старомодный калькулятор, которым мама пользовалась в школе, и бумажка, сверху донизу исписанная цифрами. На первый взгляд это были просто случайно написанные цифры и самый обычный листок из блокнота. Какая-то ерунда. Но эти цифры написал её папа. И хотя Эмме было всего два года, когда он погиб, она помнила, как сжимала в руке бумажку и спрашивала у мамы: «Это папа? Это папа?»
А мама отвечала: «Да, это твой папа решал задачки по математике».
Может быть, поэтому Эмма с ранних лет полюбила математику?
На улице зафырчала ещё одна машина. Эмма напряглась и прислушалась.
«Перестань! – велела она себе. – Ты живёшь в городе. Тут постоянно ездят машины. Это не имеет никакого отношения к твоей семье и к другому миру…»
Эмма откинула с лица густые вьющиеся волосы и заставила себя вновь взглянуть на исписанный цифрами листок. У них столько забот – ну не глупо ли цепляться за эту бумажку?
Машина затормозила. Где-то рядом с домом.
Эмма нетерпеливо притопнула ногой, потому что никак не могла отвлечься от того, что происходило на улице. Усилием воли она перевела взгляд на свои любимые красные кеды и вспомнила, как радовалась, когда они с мамой нашли эти кеды в магазине несколько месяцев назад. Казалось, тогда она была совсем другим человеком – который без труда сосредотачивался на цифрах, который ничего не знал про другие миры и опасность…
Который думал, что настоящее счастье – это красные кеды.
Тук. Тук.
На улице хлопнули дверцы машины. Эмма подсознательно это отметила.
Две дверцы? Или четыре, почти одновременно?
Она не стала гадать и подошла к окну.
На подъездной дорожке у дома Грейстоунов стояла коричневая машина. Незнакомая. Но это ещё ничего не значило: с тех пор
