Комната с призраками - Монтегю Родс Джеймс
Но вернемся к биографии Джеймса. Как исследователь, он занимался различными редкостями древней истории. Его диссертация была посвящена Апокалипсису Петра – раннехристианскому сочинению, не вошедшему в Новый Завет, но повлиявшему на канонические образы Рая и Ада во всем христианском искусстве. Рай появляется там, где звучит свободное и неповторимое слово проповеди и призыва. Ад – это теснота, где грешники буквально стоят друг у друга на голове, подавляя друг друга своими повседневными привычками. Рай – это речь, преображающая себя, это проповедь, которую невозможно повторить, но которой нельзя не изумляться; ты продолжаешь ее запоминать, даже если не расслышал ее вполне. Ад – это неумение слышать другого, это мир, в котором все хотят быть начальниками, не убирают сор злых мыслей за собой и тем отравляют окружающее пространство. Конечно, тонкость исследователя и позволила Джеймсу создать эти образы катастрофы среди повседневности и при этом показать, в каких случаях возникает адский опыт, а в каких он не возникает и не возникнет.
В английском языке появился термин «джеймсианский»: так можно назвать и стиль его рассказа, и героя, слегка наивного джентльмена, «антиквария», нашедшего какую-то древность, скажем, старинную книгу, и вызвавшего злых духов. Заметим, что добрых духов у Джеймса нет – этим он отличается от всей английской романтической традиции, от комедий Шекспира до прозы А.-С. Байетт и другого современного фэнтези, где появляются разные добрые Мелюзины, Паки, прочие Саламандры и эльфы с феями. В этом смысле, кстати, мир Роулинг стоит ближе к Джеймсу, чем к Байетт, – он утверждает автономию жизни эльфов и других существ, иначе говоря, они являются частью повествования, своего рода обстоятельствами образа действия, и не входят в порядок взросления героя. Так и в мире Джеймса может быть сколько угодно добра как образа действия, но если дух явился в нашу повседневность, добрым он не станет, и, в отличие от текстов Роулинг, у Джеймса не будет никаких правил, ставящих границы для разных волшебных сред. Роулинг – писательница эпохи квантовой теории и других теорий самодостаточных полей и сред, тогда как Джеймс – писатель эпохи электричества и радио, проникавших повсеместно.
Наконец, нужно понимать, что рассказы Джеймса – это рождественские страшные рассказы, рассчитанные на чтение у камина. Единственное новое, что привнес Джеймс в эту английскую традицию, продолжающуюся от Диккенса до наших дней, это, собственно, понимание о том, кто чтец этого рассказа. Это уже не человек, способный рассказывать такие истории, не режиссер, не опытный свидетель, умеющий оказаться на расстоянии от собственного свидетельства. Это тот же самый «антикварий», с широко раскрытыми глазами смотрящий на то, что сам читает, заикающийся и иногда поеживающийся от страха, так что всем слушателям приходится подсесть ближе к камину.
Собственно, рассказы этого автора и создали особую «джеймсианскую» манеру чтения – по радио и по телевизору. Это не чтение с листа, из немного потрепанной книги; это чтение перед микрофоном и камерой, невольно усиливающих страхи – слушатель почувствует дрожь в голосе, и ее невозможно скрыть, как трудно скрыть, например, нотки обиды в голосе. Такой чистый человек, который пугает при чтении чужого рассказа и которому страшно, и стал чтецом рассказов Джеймса, и актерское джеймсианство можно проследить вплоть до наших дней в работе ведущих британских исполнителей. Трудно сказать, видели бы мы Фрая и Камбербэтча в их нынешнем амплуа, если бы не было Джеймса, можно сказать только, что не будь его – и Англия, и мир имели бы другой облик.
Александр Марков, профессор РГГУ и ВлГУ
Комната с призраками
Предисловие
В соответствии с последней модой я публикую все мои четыре книги о призраках под одной обложкой и добавляю к ним еще несколько историй[1].
Меня поставили в известность, что читатели получают от них удовольствие, следовательно, я достиг той цели, ради которой я их писал, и подробно объяснять в предисловии, зачем я их писал, не обязательно. Тем не менее издатели требуют предисловие, и мне кажется, что его можно посвятить ответам на те вопросы, которые мне обычно задают.
Первый: рассказываю ли я о своих личных приключениях?
Отвечаю: нет: за исключением единственного, специально оговоренного случая, где сон соответствует предположению.
Другой вопрос: пересказываю ли я чужие истории?
Нет.
Может быть, позаимствовал из литературы?
Кратко ответить на этот вопрос трудно. Разные писатели описывали ужасающих пауков (к примеру, Эркман-Шатрин в своем восхитительном рассказе «L’Araignee Crabe» – «Крабовый паук») и оживающие картины. С судебной лексикой конца XVII века и речью судьи Джеффриса я ознакомился в архиве Государственного суда, ну и тому подобное. Более всего изобилуют вопросы, касающиеся географии. Ежели кого-либо интересует, где происходит действие моих историй, сообщаю, что Сент-Бертран-де-Комманж и Виборг существуют на самом деле; в «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать» я подразумевал Феликстоу; в «Школьной истории» – Темпл Гроу в Ист-Шин; в «Трактате Миддот» – библиотеку Кембриджского университета, а в «Мартиновом подворье» – Сэмпфорд-Куртнэй в Девоне; Барчестерский и Саутминстерский соборы являются гибридами Кентерберийского, Солсберийского и Херефордского соборов; что Херефордшир в рассказе «Вид с холма» – воображаемое место действия, а Сибург из «Предупреждения любопытствующим» – это Олдборо в Суффолке.
Сейчас я не в состоянии сказать так сразу, обязан ли я какой-либо иной литературе или местным легендам – письменным ли, устным, – хочу только объяснить, что старался вынудить своих призраков вести себя сообразно правилам фольклора. Что же касается того, что на страницах моей книги попадаются абзацы, свидетельствующие о моей якобы эрудиции, то должен сообщить, что чаще всего я прибегаю к чистому вымыслу; например, книга, которую я цитирую в «Сокровище аббата Фомы», в природе не существует.
Меня также спрашивают, руководствуюсь ли я какими-либо правилами, сочиняя истории о призраках.
Никаких, о которых следовало бы упомянуть либо рассказать заново. Некоторыми мыслями на этот счет я поделился в предисловии к «Призракам и чудесам» (Серия «Мировая классика», Оксфорд, 1924). Рецепта успеха такого рода литературы не имеется, как, впрочем, и другой литературы. Главным судьей, как сказал доктор Джонсон, является читательская аудитория: если она довольна – прекрасно, если же нет – то какой смысл доказывать ей, почему она обязана быть довольна.
Следующий вопрос: верю ли я в призраков?
Отвечаю:
