Исполнение желаний - Ирина Верехтина
Одиночество не тяготило Игоря, он к нему привык. И мечтать привык. О том, как однажды изобретёт что-нибудь необыкновенное и подарит людям. Мечты были солнечно-радостными и окрыляли. Действительность опускала на землю.
В институте он проучился четыре года. С пятого курса пришлось уйти: сердце подвело. Пришлось лечь в больницу. Кардиостимулятор имел батарейку, с которой был соединён тонким проводом, идущим к сердцу по вене. Игорь вырос, и длины провода стало не хватать, а извлечь его не получилось – провод врос в вену. Новый провод протянули через другую вену, а старый остался. «Теперь, если что, ставить некуда. Этот тоже врастёт» – неосторожно заметил хирург, стоя возле Игоря, который уже пришёл в себя и улыбался слабой улыбкой, радуясь, что всё закончилось, и он живой, и теперь будет жить долго-долго. После слов врача улыбаться Игорь перестал. Значение словосочетания «если что» объяснения не требовало…
Корешковый синдром
После операции вопрос об учёбе не стоял: любое переутомление может привести к неизвестным последствиям, как в один голос утверждали врачи. Впрочем, последствия были известны – остановка сердца и смерть, то самое пресловутое «если что». Из института пришлось уйти. Игорь устроился вахтёром в госпиталь, где работал сменами, сутки через трое. Платили немного, но вместе с пенсией по инвалидности ему хватало, он даже умудрялся откладывать деньги, хотел сделать маме сюрприз – подарить на пятидесятилетний юбилей кресло-качалку.
Но судьба, немилосердная к Игорю со дня его появления на свет, распорядилась иначе. За неделю до юбилея Алла Михайловна умерла – нелепо, почти трагически. В этот день она почувствовала себя неважно и, напуганная тревожными симптомами, отправилась в районную поликлинику, чтобы сделать кардиограмму. Кардиограмма оказалась в пределах нормы, как туманно выразилась врач. – «А что сердечко прихватило, так это не сердце, а остеохондроз. Так называемый корешковый синдром. У вас болит позвоночник, и боль отдаётся в нервных окончаниях. Сердце в порядке, а спину мы полечим, назначим лечебную гимнастику и магниты, я вам сейчас талончик к физиотерапевту дам, – успокаивающе говорила врач. И тревога улеглась.
Воспрянув духом и приободрившись, Алла Михайловна отправилась домой, стараясь не обращать внимания на боль: врач сказала, это не страшно, это пройдёт. Можно было доехать автобусом, но Алла Михайловна пошла пешком. Сердце у неё в порядке, а с болью она справится. Посидит в парке на скамеечке, подышит свежим воздухом и всё пройдёт. Алла Михайловна присела на скамейку… и умерла. Так и сидела мёртвая, и улыбалась – наступающей весне, кардиограмме «в пределах нормы» и тому, что у неё всё в порядке. Всё пройдёт. Прошло…
– Мгновенная смерть. Сердце остановилось, – сказал Игорю врач. От этих простых слов сердце Игоря тоже попыталось остановиться, но ему не дали. Воспрепятствовали. Заставили жить.
Игорь находил какое-то горькое удовлетворение в том, что мама больше не будет изводиться и волноваться за него, и когда его не станет, не будет о нём плакать. Она ничего не почувствовала, она даже не поняла, что умирает, – не успела понять. Теперь он навсегда остался один, думал Игорь, вертя в руках малиновый сотовый (вчера он был красным… А неделю назад – розовым. Или это ему показалось?) Ещё он думал о том, что – вот же незадача, телефон есть, а позвонить некому.
Через неделю Игорь отыскал телефонную книжку, которая пылилась в письменном столе за ненадобностью, и набрал несколько номеров. Как и следовало ожидать, на звонки никто не ответил. Длинные гудки убегали в пустоту и терялись там. Пустота не имела границ, вся его жизнь была – пустотой.
В тихой заводи
Никого. В его жизни никого нет и не будет, и не надо никому звонить, не стоит надеяться, что кто-то снимет трубку… Снимет трубку, поговорит пять минут, из вежливости, и попрощается, сославшись на дела.
А о чём с ним говорить? О кардиостимуляторе, который – не навсегда, и его придётся менять. А это – новая операция на сердце, которой Игорь ужасно боялся, но деться было некуда и сказать, что он боится, тоже было некому. Тогда о чём? О больнице, где он работал дежурным, сутки через трое? О сквере на Чистых прудах, о прекрасных лебедях, словно сошедших со страниц Ганса Христиана Андерсена, и о крикливых утках, которые каждый день устраивают потасовки, сводя какие-то свои, утиные счёты. Кому это интересно?
Поняв, что ему нет места в мире здоровых людей, Игорь придумал для себя другой мир, в котором сбылись его мечты. Друзей, с которыми было весело. И любимую, похожую на всех девчонок сразу. У неё были Лилины бездонные глаза, Юлины длинные косы и Леночкин неудержимый оптимизм…
В этом невзаправдашнем, иллюзорном мире он был счастлив. Добравшись до своей любимой скамейки на Чистопрудном бульваре, Игорь переводил дыхание – и мир возникал сам собой, появлялся из другого измерения, радуя солнечными тёплыми лучами даже в пасмурный день. Мир, в котором он был здоровым. Таким как все.
По аллее, кольцом огибавшей пруд, неспешным шагом прогуливались молодые счастливые мамы с колясками, в которых спали круглощёкие младенцы. Пруд словно тоже спал безмятежным сном в колыбели берегов, слегка покачиваемой ветром. Впрочем, ветер был осторожен, позволяя себе только мелкую рябь. По неподвижной, спокойно-сонной воде невесомо скользили белоснежные лебеди и задиристо крякали утки.
Казалось, само время, которое, как доказывает современная наука, невозможно остановить, – подчинялось царившему здесь безмятежному спокойствию, и не летело, – плелось нога за ногу, текло тягуче медленно, как стекает с ложки густое варенье. Время замирало в тихой заводи, медленно кружилось по спящей воде, как сорванные ветром листья. И так же, как листья, кружились мечты – и странным образом соединялись с реальностью.
…Вот бы придумать что-нибудь эдакое. Из области левитации или телепортации, о которых пишут фантасты. Летать, игнорируя силу тяжести. Или перемещаться в пространстве – силой мысли – в любое место на земле. Надо только представить это место, очень точно. Иначе телепортируешься мордой в забор, и хорошо, если это будет штакетник. А если… Игорь представил, как он телепортировался в бетонный забор – врезался, вмазался, долбанулся… что называется, размазался по стенке. И моментально вжился в роль…
Вокруг него хлопочут незнакомые люди, куда-то его несут, кряхтя и чертыхаясь, и бережно опустив на газон (поскольку до скамейки донести у них не получилось), изрекают: «Здоров же ты жрать, парень. Вон пузо какое наел,