Энн Райс - Вампир Лестат

– Это было нечто почти варварское, – подтвердил Луи. – Однако не совсем…

– Да, что-то дикое, первобытное, – согласилась с Луи Габриэль, обмениваясь с ним понимающим взглядом. – Но даже если предположить, что это все-таки был Мариус, почему ты не хочешь допустить, что он спас тебя только затем, чтобы по-своему отомстить тебе?

– Нет-нет, – с улыбкой ответил я. – Мариус не собирается мне мстить. В противном случае он давно совершил бы задуманное. В этом я совершенно уверен.

Однако я был слишком возбужден. Мне доставляло неизъяснимое удовольствие просто смотреть на нее, видеть ее прежнюю походку, знакомые жесты. И даже ее измятую одежду для сафари. По прошествии двух сотен лет она осталась все той же неутомимой путешественницей. Габриэль по-ковбойски оседлала стул и опустила подбородок на сложенные поверх высокой спинки ладони.

Нам необходимо поговорить о стольких вещах, так много сказать друг другу! К тому же я был слишком счастлив, чтобы кого-то бояться.

Кроме того, страх в данном случае мне казался совершенно недопустимым и постыдным чувством. Потому что теперь я знал, что совершил еще одну ужасную ошибку, допустил серьезный просчет. Я впервые понял это, когда взорвался «порше», а Луи по-прежнему оставался внутри. Дело в том, что война, которую я затеял, ставит под угрозу всех тех, кого я люблю. Как глупо было с моей стороны рассчитывать, что я навлеку беду только на себя!

Нам нужно было все обсудить. Нам следовало быть очень хитрыми и осторожными.

Однако пока мы в полной безопасности. Я постарался как можно мягче объяснить ей это и успокоить ее. Ни она, ни Луи не чувствовали никакой угрозы. Опасность не последовала за нами в долину. Сам же я не ощущал ее вовсе. А наши молодые и глупые бессмертные противники разбежались кто куда в полной уверенности, что мы обладаем способностью одним усилием воли спалить их всех до единого.

– Знаешь, я много-много тысяч раз представляла себе, как мы соединимся вновь, – сказала мне Габриэль. – Но мне и в голову не могло прийти что-либо подобное.

– А мне кажется, что все было просто великолепно, – ответил я. – И не думай, пожалуйста, что я не смог бы с ними справиться и защитить всех нас. Я как раз собирался придушить того, с серпом, и забросить его куда-нибудь подальше, на крышу концертного зала. И второго, который подходил, я тоже видел и вполне мог бы переломить его пополам. Пожалуй, больше всего меня в этой истории огорчает тот факт, что я даже не имел возможности…

– Нет, месье, вы совершенно невыносимы! – воскликнула она. – Ну просто настоящий чертенок! Ты действительно… как там называл тебя Мариус? Да, вот именно – поистине дьявольское создание. Я полностью с ним согласна.

Я засмеялся от удовольствия. Как чудесно вот так сидеть и болтать с нею. И ее французский… он звучал чуть старомодно и так восхитительно!

А Луи был просто очарован. Сидя в темном уголке комнаты, он восхищенно наблюдал за Габриэль и был, как всегда, молчалив и задумчив. Он вновь выглядел безупречно, как будто вся его одежда была в полном порядке и мы с ним только что вышли из театра после последнего акта «Травиаты» и завернули в кафе, чтобы полюбоваться смертными, пьющими шампанское за столиками с мраморными столешницами, в то время как мимо окон с грохотом проносятся нарядные экипажи.

Меня переполняла радость при мысли о том, что мы создаем нечто вроде маленького общества, что силы наши неизмеримо возросли и втроем мы готовы смело выступить против любых врагов и всего мира в целом. Я был во власти мощной энергии, позволяющей забыть о всех условностях реального мира смертных. Как объяснить им все это – мое глубочайшее ощущение полной безопасности и того, что остановить нас не сможет никто?

– Не волнуйтесь, матушка, – наконец обратился я к ней, пытаясь таким образом успокоить ее и передать ей часть своего хладнокровия и невозмутимости. – Это бессмысленно. Существо, настолько могущественное, что способно одним усилием воли воспламенять своих врагов, при желании может найти нас где угодно и сделать с нами все, что ему заблагорассудится.

– И ты полагаешь, что это должно меня успокоить? – поинтересовалась она.

Я заметил, что Луи качает головой.

– Я, конечно, не обладаю твоими возможностями, – спокойно заговорил он, – однако я чувствовал присутствие этого странного существа. И должен тебя уверить, что оно совершенно чуждо нам и абсолютно лишено цивилизованности, если не сказать больше.

– Вот-вот, ты попал в самую точку, – вмешалась Габриэль. – Оно было именно чуждым и словно происходило из таких далеких времен…

– А твой Мариус слишком цивилизован и образован, – настаивал на своем Луи, – и обладает философским складом ума… Именно поэтому ты так уверен, что он не собирается мстить тебе.

– Чуждое? Нецивилизованное? Но почему же тогда я не ощутил никакой угрозы? – спросил их я.

– Бог мой, да мало ли тому причин! И все же это мог быть кто угодно, – заключила Габриэль. – Эта твоя музыка заставит подняться даже мертвых!

Я вдруг вспомнил полученные прошлой ночью мысленные послания: «Лестат, опасность!» Что могли означать эти слова? Однако до наступления утра оставалось совсем немного, и размышлять было уже некогда. К тому же эти слова ничего не могли объяснить. Они были лишь частью какой-то большой головоломки, причем совсем не обязательно той же, над решением которой бились мы сейчас.

И вот Габриэль и Луи ушли, а я в одиночестве стою перед стеклянными дверями и наблюдаю, как над горами Санта-Лючия все ярче и ярче разгорается утренняя заря.

«Где же ты сейчас, Мариус? – думал я. – Почему не хочешь встретиться со мной? Все то, что сказала мне Габриэль, не может быть правдой. Неужели ты просто играешь со мной?»

А почему сам я никогда не звал его, как положено? Ведь я ни разу не повысил свой безмолвный голос, чтобы докричаться до него. Именно так он предлагал мне сделать тогда, два века тому назад.

В своей непрерывной борьбе я не считал нужным следовать его совету, для меня это стало своего рода предметом гордости. Но что значит моя гордость сейчас?

Возможно, он ждал лишь моего зова. Наверное, он хотел, чтобы я позвал его. От моего упрямства и горечи давно не осталось и следа. Так почему бы не попытаться позвать его хотя бы сейчас?

Тогда я закрыл глаза и сделал то, чего не позволял себе со времен тех давних ночей восемнадцатого века, когда я вслух разговаривал с ним на улицах Каира или Рима. Я мысленно и безмолвно обратился к нему. Я чувствовал, как из груди моей вырывается и устремляется в вечность и забвение громкий крик. Я почти физически ощущал, как он разносится по всему миру и постепенно слабеет, а потом стихает совсем.