Эрнст Гофман - Майорат

— Честь имею, господа, представить вам барона Родериха фон Р., наследственного владельца Р-зиттена!

Барон Губерт с нескрываемой яростью в горящих глазах взглянул на юношу, свалившегося с неба для того, чтобы отнять у него богатый майорат и половину имущества в Курляндии, погрозил ему сжатым кулаком и, будучи не в силах вымолвить ни единого слова, выбежал из залы. По просьбе судебных лиц барон Родерих представил письменные свидетельства, которые должны были удостоверить его как лицо, за которое он себя выдавал. Он предъявил выписку из регистров церкви, где венчался его отец, в коей значилось, что в такой-то и такой-то день купец Вольфганг Бори, уроженец К., в присутствии поименованных лиц сочетался браком с благословения церкви с девицей Юлией де Сен-Валь. Было у него и свидетельство о крещении {он был крещен в Женеве как ребенок, родившийся в законном браке от купца Борна и его супруги Юлии, урожденной де Сен-Валь), и письма его отца к его давно уже умершей матери, которые все были подписаны одной только буквою В.

Ф. с озабоченным видом просмотрел все эти бумаги и, вновь сложив их, сказал не без сомнения: "Ну, Бог даст, получится!"

На следующий же день барон Губерт фон Р. прислал через адвоката, которого объявил своим поверенным, заявление, в котором требовал передачи ему Р-зиттенского майората.

— Само собой разумеется,— говорил адвокат,— что ни посредством завещания, ни на каких-либо иных основаниях покойный барон Губерт фон Р. не имел права распоряжаться майоратом. Оглашенное завещание, следовательно, есть не что иное, как писанное и юридически оформленное свидетельство, согласно которому барон Вольфганг фон Р. якобы передал майорат своему сыну; свидетельство это имеет не большее доказательственное значение, нежели всякое другое, а посему не может утвердить в правах гипотетического барона Родериха фон Р. Дело претендента выяснить посредством судебного процесса свое наследственное право, которое мы решительно опровергаем, и потребовать передачи майората, ныне принадлежащего согласно порядку наследования барону Губерту фон Р. По смерти отца владение переходит непосредственно к сыну, и это не нуждается ни в каких разъяснениях, майорат нельзя отобрать, и, значит, нынешний владелец майората никоим образом не может быть лишен своих законных прав.

Совершенно не важно, по каким причинам покойный объявил другого наследника майората; следует только заметить, что, как видно из оставшихся после него бумаг, он и сам имел в Швейцарии любовную связь, так что, может быть, мнимый сын брата — на самом деле его собственный сын, рожденный незаконным образом, коему он в припадке раскаяния решил завещать богатый майорат.

Как ни казались истинными обстоятельства, изложенные в завещании, как ни возмутила судей версия, в которой сын не постеснялся обвинить покойного отца в преступлении, все же дело в том виде, как оно было представлено, выглядело законным, и только из-за неутомимых хлопот Ф., его твердых уверений, что вскоре будут предъявлены самые неопровержимые доказательства законности притязаний барона Родериха фон Р., удалось добиться отсрочки передачи майората и окончательного решения вопроса.

Ф. слишком ясно видел, как трудно ему будет исполнить свое обещание. Он перерыл все бумаги старого Родериха, но не обнаружил никаких следов письма или упоминаний об отношениях Вольфганга с девицей де Сен-Валь. В раздумье сидел он однажды спальне старого Родериха, где уже все переделал, и составлял послание к женевскому нотариусу, которого знал как деятельного и проницательного человека,— стряпчий надеялся, что он сможет доставить ему некоторые сведения, могущие пролить свет на дело молодого барона. Наступила полночь, полная луна ярко освещала соседнюю залу, дверь в которую была открыта настежь. Внезапно Ф. почудилось, что кто-то медленно и тяжело поднимается по лестнице, гремя ключами. Он насторожился, встал, вошел в залу и явственно услышал, что кто-то идет по коридору, приближаясь к дверям залы. Вскоре дверь отворилась и в залу медленно вошел человек со смертельно бледным, искаженным странной гримасой лицом, в ночной сорочке; в одной руке он держал подсвечник с зажженными свечами, а в другой — большую связку ключей.

Стряпчий узнал дворецкого и хотел было спросить, что он делает в такую позднюю пору, но тут от всего существа старика, от его окаменевшего мертвенного лица повеяло, пронизывая ледяным холодом, чем-то призрачным и жутким. Стряпчий понял, что перед ним лунатик. Размеренным шагом старик прошествовал через залу прямо к замурованной двери, которая когда-то вела в башню. Подойдя к ней, он остановился, и из его груди вырвался рыдающий стон, столь зловеще отозвавшийся во всей зале, что Ф. содрогнулся от ужаса. Потом, поставив подсвечник на пол и повесив ключи на пояс, Даниэль принялся обеими руками царапать стену, так что скоро у него из-под ногтей брызнула кровь; при этом он стонал и охал так, словно его терзала невыразимая, смертная мука. Он то прикладывал ухо к стене, будто к чему-то прислушиваясь, то махал рукой, словно успокаивал кого-то, а потом нагнулся, взял с пола подсвечник и тихими, размеренными шагами.пошел назад к двери. Ф. осторожно последовал за ним со свечой в руках. Они спустились по лестнице, старый дворецкий отпер главную дверь замка, Ф, ловко проскользнул за ним; теперь старик отправился на конюшню; здесь он, к величайшему изумлению стряпчего, поставил подсвечник так искусно, что все здание было достаточно хорошо освещено, безо всякой опасности вызвать пожар, достал седло и уздечку, отвязал одну из лошадей и заботливо оседлал ее, затянув подпругу и укрепив стремена. Расправив челку лошади, он взял ее под уздцы и, прищелкивая языком, похлопывая ее по шее, вывел из конюшни. На дворе он постоял несколько секунд с таким видом, как будто выслушивал чьи-то приказания и кивком головы обещал их исполнить. Потом он отвел лошадь обратно в конюшню, расседлал ее и привязал к стойлу. Затем взял подсвечник, запер конюшню, возвратился в замок и наконец исчез в своей комнате, которую тщательно запер.

Это происшествие потрясло стряпчего до глубины души; страшная догадка пронзила его, как черный призрак ада, и более его не покидала. Озабоченный опасным положением дел молодого барона Родериха, он надеялся воспользоваться ради его блага тем, чему был свидетелем. На другой день, когда уже близились сумерки, Даниэль пришел в его комнату с каким-то вопросом по хозяйству. Стряпчий взял его за руку и, усадив в кресло, мягко заговорил:

— Слушай-ка, дружище Даниэль, я давно хотел тебя спросить, что ты думаешь обо всей этой путанице, в которую вовлекло нас это странное завещание Губерта? Не думаешь ли ты, что этот молодой человек — действительно сын Вольфганга, рожденный в законном браке?