Ричард Гуинн - Цвет убегающей собаки

Но здесь и сейчас, в этом ресторанчике, пребывая в состоянии эмоциональной неопределенности, ощущая на плечах солнечные лучи, я держал Нурию в руках и вновь ощущал, как охватывает меня удивительная печаль, такая же, что я испытал, когда мы слились в первом любовном объятии. Вновь пережил чувство узнавания, нет, даже не чувство, а предчувствие. Как же могли мы зайти так далеко, и почему это случилось так быстро?

Нурия порывисто схватила бутылку пива, стоящую в убывающей тени, слева от меня.

— Оно неважно охлаждено, — предупредил я.

— Ну и ладно. — Нурия сделала большой глоток, отерла губы тыльной стороной ладони и смахнула со щек невысохшие слезы. — Знаешь, как поплачу, мне лучше делается, — призналась она. — А сейчас мне надо было плакать по меньшей мере двадцать четыре часа. — Она рассмеялась, вновь расцеловала меня в обе щеки и, вплотную приблизив лицо, прошептала: — Мне так хочется тебя, я просто горю…

— Я тоже. Сейчас кончу.

— Но и растянуть наслаждение тоже хорошо.

— Кончено. Растянуть. Да. — Я поцеловал ее в шею, потом в щеку, приближаясь постепенно к опасной зоне, где располагались уши.

Нурия отпрянула от меня:

— Хватит. А то нам обоим будет стыдно.

Она отпила еще немного пива, прополоскала рот и сплюнула.

— Действительно теплое. Пошли выпьем чего-нибудь похолоднее, или кофе.

Пройдя два квартала, мы свернули на Рамблас. В «Кафе дель Опера» было прохладно и тихо. Интерьер в стиле fin de siecle, приятный полумрак контрастировали с ярким светом полуденного солнца. К счастью, столик у окна пустовал. Туда мы и сели, заказали кофе. Снаружи все было как обычно. Памятники, птицы в клетках, восторженные туристы, подгоняемый легким ветерком мусор.

— Жила-была девушка, — начала Нурия, глядя прямо мне в глаза, — обычная девушка. Однажды утром она проснулась и обнаружила на месте затылка второе лицо.

Подошел официант, и Нурия на мгновение замолкла.

— Это было лицо мальчика или мужчины, — продолжала она. — Девушка могла его разглядеть, встав перед зеркалом и держа другое зеркало позади себя, а свободной рукой отбросив волосы. Лицо вело себя отвратительно. Оно показывало ей язык, подсвистывало, надувало губы, как рыба. — Нурия показала, как это выглядит. — Естественно, девушка пришла в шок. За минувшую ночь она превратилась в урода. Весь день бедняжка не выходила из комнаты, что, впрочем, не имело особого значения, ведь жила девушка одна. Слава Богу, лицо не разговаривало, хотя издавало вздохи и какие-то квохчущие звуки. В общем-то хихикало лицо в определенные моменты, и, естественно, девушка быстро сообразила, что смеется оно над ее мыслями.

Так прошло несколько дней. Рано или поздно девушке придется выйти на люди. Она надела платок. Это был солнечный летний день. Девушка записалась к хирургу на одиннадцать утра и пришла за несколько секунд до назначенного времени, чтобы не дожидаться в приемной — а ну как ее новое мерзкое лицо издаст неприличный звук. Девушке повезло. Не прошло и двух минут, как ее позвали в кабинет.

Доктору было за пятьдесят. Девушка знала его с самого детства. Добрый и скромный человек. Настоящий джентльмен. Девушка сняла шарф, он откинул ей волосы с затылка и негромко воскликнул:

«Карамба! Ничего подобного раньше не видел. Больно?»

«Нет. То есть нет, если вы говорите о физической боли. Но душе больно, и хочется умереть. Мне не нужно другое лицо, особенно такое мерзкое. Можете вы избавить меня от него?»

Доктор был весь сочувствие, но что он мог сделать?

«Очень жаль, — вздохнул он, — но, похоже, тебе придется отныне жить с этим лицом. И как знать, может, со временем привыкнешь».

Все это время лицо вело себя наилучшим образом. Но едва осмотр закончился и девушка вышла из клиники на улицу, оно вздохнуло, издало неприличный звук и принялось хихикать. Хихикало беспрерывно до супермаркета, где девушка собиралась запастись провизией.

Времени она не теряла. Увидев полки с продуктами, броскую рекламу каких-то новейших изделий, покупателей, весело болтающих с кассирами, она осознала, что больше не принадлежит к этому миру. Девушка добралась до дома, пустила воду, принялась ждать, пока ванна наполнится доверху. Интересно, если полежать в воде подольше, лицо утонет? «А если нет, я просто буду сидеть дома до тех пор, пока не умру от голода, — решила она. — Дверь никому не открываю».

Когда ванна наполнилась, девушка разделась, и, обнаженная, не устояла перед соблазном посмотреться в два зеркала. Какое-то время лицо на затылке оставалось неподвижным, но потом, приглядевшись, девушка обнаружила, что оно очень похоже на ее собственное. От этого открытия ей стало еще хуже. Лицо слабо улыбнулось, затем приобрело уже привычный рыбий вид и, выпучив глаза, тяжело задышало, опять-таки как выброшенная на берег рыба. Девушка растянулась во весь рост в ванне. Сейчас она напоминала обнаженную с картины Боннара. Солнце зашло. Горячей воды девушка добавлять не стала. Вскоре она заснула.

Нурия замолчала, бросила беглый взгляд в окно и осушила чашку с кофе.

— И что дальше? — осведомился я.

— А ничего. Остального я не знаю. Есть истории, которые заканчиваются сами по себе и смысла своего не раскрывают. Уж тебе-то это должно быть известно лучше других, — вкрадчиво добавила Нурия и, накрыв мою руку обеими ладонями, поцеловала меня. — Мне пора, — сказала она. — До вечера. Adeu.

В пятницу, под конец второй недели нашего романа, я взял на вторую половину дня отгул и отправился навестить свою приятельницу Евгению. Попивая мятный чай, мы стояли у нее на веранде, и я рассказывал ей обо всем, что произошло после нашей случайной встречи в сауне, — о знакомстве с Нурией и нашем стремительном романе. Евгения внимательно выслушала меня.

— Похоже на детектив, — изрекла она. — Похоже, но вообще-то во всей этой истории только одна загадка. Остальное просто — мальчик знакомится с девочкой. На самом деле ты пытаешься объединить тайну с рутиной, чтобы твое знакомство с девушкой выглядело не просто случайным совпадением, а таило в себе некий смысл. Или даже предопределенность. Что вообще-то не исключено. Но совершенно не обязательно в том смысле, как это тебе представляется.

Опираясь на железные перила террасы, где стояла большая кадка с полыхающими вовсю цветами и иными представителями флоры, Евгения поправила очки в стальной оправе и устремила взгляд вниз, на улицу.

— А ты уверен, что не сам отправил себе открытку? — судя по тону, она всерьез предполагала такую возможность. — Допустим, чтобы напомнить себе о чем-то забытом. Ты ведь у нас таким дурачком бываешь.