Наталия Кочелаева - Проклятие обреченных

Невольно, быть может, Римма относилась к мужу как к своему трофею. Древний инстинкт охотницы повелевал ей: поднять добычу из густого подлеска, погнать ее, задыхающуюся от ужаса и восторга, диким гортанным воплем и, настигнув, прикончить одним ударом. С этого момента добыча полагалась убитой, с ней не приходилось считаться, ее мнение в зачет не шло. Римме было к кому прислушиваться, разве не за тем у нее есть папа? В сущности, она была замужем за своим отцом.

Папаша и сам был в свое время парень не промах, и, как говорили о нем за глаза, «двух жен пережил – и еще переживет!». На самом деле Сергей Гордеев был женат не два, а три раза, и три раза вдовел, причем каждый раз при загадочных и роковых обстоятельствах. Даже сама Римма Лазарева, в девичестве Гордеева, не знала многих подробностей из жизни своего почитаемого батюшки.

Первую жену Гордеева звали Зоя, Зоя Серебрякова. Балованная, капризная, советская принцесса. Папаша при чинах, старый большевик, в партии с пятого года, а ныне – большой начальник, всем автотранспортом ведает. Пожили два года, и тут тестюшка не уберегся. Арестовали в тридцать седьмом – оказался, как водится, врагом народа, троцкистом, вредителем. Сам признался: устраивал, мол, катастрофы на транспорте, подготавливал, страшно сказать, террористический акт против Молотова.

Но газетные передовицы о процессе над «презренными убийцами и предателями» Гордеев читал уже сидючи в другом городе. Жить с дочерью врага народа было неоправданным риском! Не до милого дружка – до своего брюшка! Серебрякова расстреляли, красивая и капризная Зоинька сгинула в лагерях, а Гордеева пронесло. Редкий случай – не тронули, просмотрели. Или хранило его что-то? Гордееву полагалось быть атеистом, он и был.

Он прошел всю войну, был ранен, имел награды, и коль имелась за ним какая вина, искупил ее до дна. Зарекся было не жениться никогда. Демобилизовался, уехал в провинцию, пошел работать – восстанавливать крупный завод. И тут судьба вновь нашла его в лице дочери директора завода Ольги. Она была постарше Гордеева, но румяная, разбитная, все-то хохотала, и от этого казалось, что зубов у нее во рту гораздо больше, чем обычно бывает у людей; эта успела побывать замужем – выскочила наспех в сороковом, овдовела в сорок первом. От недолгого брака у нее осталась девочка, дочь.

Гордеев женился на веселой вдовушке, поддавшись веселому напору Ольги, и одно время ему даже казалось, что он любит свою жену. Она обожала праздники, пикники, красные платья, запальчивый восторг демонстраций, охотно и даже восторженно принимала гостей и не дура была выпить-закусить. Дочку она то неделями не видела, оставляя на попечение бабушки и няньки, то тетешкала целыми днями, как младенца. Гордеев не мог понять этой запойной жажды жизни, и кое-что прояснилось для него в тот день, когда, вернувшись со службы домой, Гордеев жены не нашел, а застал чудовищный беспорядок, в спальне вся постель была перевернута, шкаф зиял разноцветным тряпочным нутром, а на ковре, посреди розовых роз, остался стоять таз с розовой водой, будто тоже огромная роза. Заплаканная домработница сказала, что у хозяйки открылось кровохарканье и ее увезли в больницу. Первая мысль Гордеева была о туберкулезе. Черт, ведь она и его могла заразить, этого еще не хватало!

Но у его жены был не туберкулез, а митральный порок сердца. Когда ее не стало, Гордеев с головой ушел в работу.

Он остался фаворитом тестя, его правой рукой на заводе – тот умел ценить преданность, ум и деловую хватку Гордеева, да и потом, юная падчерица очень к нему привязалась.

Она была умненькая и сдержанная девочка, такая не похожая на мать. Отличница, гимнастка, тихоня…

Годы шли, Гордеев все силы, все время отдавал заводу, завод воздавал ему сторицей. Уже имелась хорошая квартира, две машины в гараже, дача в два этажа, уже он начал полнеть, и все чаще настигал, брал за горло ужас: зачем все это? Для чего? Неужели же и жизнь пройдет вот так?

Он задумывался в те, по счастью, редкие минуты отдыха, что ему выпадали, и вздрагивал, и вдруг ловил на себе пристальный взгляд падчерицы.

– Вам надо жениться, дядя Сережа, – сказала она ему как-то. – Мне кажется, вы одиноки.

– На ком же, Лелечка? – спросил он ласково.

– Да вот хотя бы на мне.

Он покосился на нее – шутит? Глаза не смеются, строга линия губ, но кругленький подбородок дрожит – от смеха? от волнения?

– Я вас люблю, дядя Сережа…

Неужели для него еще возможно счастье, неужели вот эта юная, с чистыми глазами… Волосы ее пахнут яблоками, тело – свежим хлебом, и все это может принадлежать ему?

Она не была ему родня даже и по документам – удочерения не оформляли, Леля оставалась дочерью командира, канувшего где-то в окружении под Белостоком. Но сомнение острой иглой вошло в душу Гордеева: имеет ли он право на ее любовь? Заслужил ли? И вся прошлая, прожитая жизнь отвечала ему: нет, нет, откажись, не губи ее! Но соблазн был слишком велик, и он женился.

Через год Леля произвела на свет дочь, а еще через год ее унесла та же болезнь сердца, что погубила ее мать. У Гордеева от нее остались только дочка Римма да еще коробка елочных игрушек, она обожала елочные игрушки. Самая хрупкая из них оказалась прочнее ее жизни.

Гордеев остался один с маленьким ребенком на руках. Сначала он чувствовал себя очень несчастным, но потом отошел, забылся и посвятил себя воспитанию дочери. Он свыкся с мыслью, что ему суждено прожить жизнь вечным вдовцом, и не только смирился с этим, но и находил некую прелесть в своем положении. Во время застолий развлекал гостей рассказами о том, как в юности он побывал на Чукотке, как полюбила его там красотка – дочь шамана, тоже шаманка, как завлекала его, что даже пришлось ему бежать на материк.

– Чует мое сердце, – заканчивал он, – чует, что эта дикая семейка вроде как проклятие на меня наложила, да только я все равно верх взял, решил не жениться больше, и точка! Что тебе положить, деточка?

Соленые подробности он приберегал на время, когда дочка пойдет спать. За столом Риммочка сидела рядом с отцом и ела из его тарелки. У нее рано проявился характер, была она строгой, сдержанной, немного замкнутой, сверстников сторонилась, больше держалась отца, а ему того и надо было. Гордееву хотелось, чтобы она выучилась на врача, все повторял малышке:

– Доктор – самая лучшая профессия. А главнее всех – сердечный доктор, потому что важнее сердца в человеке ничего нет. Вырастешь, выучишься, тогда…

Тут Гордеев замолкал – он не знал, что будет «тогда». Умерших не вернуть, они уходят без возврата, несколько лет пролетит – и вот ты даже уже не можешь вспомнить дорогого облика, он облекается в туман и утекает сквозь пальцы… Или это старость уже подкралась? Ведь говорят, старики хорошо помнят все давно минувшее, а что вчера было – не упомнят. Вот и Гордеев – забыл, как выглядела, как говорила, как смеялась его Леля. Зато хорошо помнил он давно минувшее, ненужное, то, чем смешил подвыпивших гостей: ту самую девчонку-чукчу, с которой связался по глупости много, много лет назад. Да, было дело на Чукотке…