Дэннис Крик - Прикосновение

− Я ничего здесь не трогал, − тихо сказал Питер. − С воскресенья.

− Извините, святой отец, но я вынужден задать вам этот вопрос.

Стоя рядом со священником, Роберт чувствовал, как и ему передается страшное горе несчастной семьи. Все здесь пропиталось им. Именно здесь горе становилось тем бестелесным духом, что нес в себе Невосполнимое, витающее в воздухе, насквозь пропитанном болью.

И Роберт знал, что каждый раз входя сюда, Питер Мона винил себя.

Но не входить он не мог.

Здесь, в пустой и грустной спальне, он снова пропускал через себя последние дни жизни с дочерью. Вспоминал те слова, что слышал от нее в то утро, искал причину, каждый раз снова и снова искал причину, которой не существовало. И каждый раз мысленно хоронил себя, едва взгляд его касался фотографии с черной лентой. Проклинал свою душу за то, что он остался. А они нет.

− Вы не думали, что могло заставить молодую женщину в расцвете сил, состоящую в счастливом браке и имеющую дочь, поступить так?

Питер не отрывался от снимка, его взгляд, полный влаги и трагизма, лишь на миг метнулся к окну, а потом вернулся обратно к фото.

− Натали − моя печаль, − еле слышно произнес он. − Только она может сказать об этом. Но увы… она уже ничего не скажет.

В который раз за время разговора детектива посетила мысль: а не рассказать ли святому отцу о том, что он встретил его дочь прошлой ночью на шоссе, когда ехал в город?

Реакция его может быть непредсказуемой, это Роберт понимал, но не дать надежду его страдающей душе именно сейчас было бы непростительно.

− Я к чему вас спрашивал о волках… Я видел вашу дочь, святой отец. Вчера ночью на шоссе, когда ехал в город.

− Вы шутите? − лицо Питера Моны скривилось, когда он повернулся к гостю. Было непонятно, чего же больше в этой гримасе: удивления или боли.

− Мне не до шуток, поверьте. На меня и моего коллегу, который сейчас находится в клинике Святого Франциска, напала стая голодных волков. В Хазельбранте. Ваша дочь спасла мне и моему другу жизнь.

− Она была там?

− Говорю только то, что видел собственными глазами. Она увела зверей в лес. И они пошли за ней. В тот момент, когда готовы были разорвать меня на части. Моему другу повезло меньше, чем мне. Он сейчас в коме. Но если бы не Мелисса, он был бы уже мертв. Так же, как и я.

− Так что же вы сразу мне об этом не сказали? − пьяный взгляд священника налился злостью.

Роберт почему-то вспомнил эпизод с автомобильным зеркалом. И пустоту в нем, когда он отчетливо видел девушку, шагающую легкой походкой по обочине Минеальмы.

− Боялся за ваше душевное равновесие. К тому же такие новости нельзя говорить с порога.

Ошеломленный Питер Мона метался по комнате, твердя вслух одну и ту же фразу:

− Если она жива… если она жива… если она жива… − Потом он вдруг остановился и спросил: − А вы уверены в том, что это действительно была она? − Глаза его блеснули, в них горе утонуло в пучине радостных надежд.

− Уверен. − Детектив достал фотографию из папки инспектора Габора и показал ее хозяину дома. − Моя спасительница − ваша дочь Мелисса Мона.

− Значит, она действительно жива… − лицо священника просияло. − Это радость, − губы его задрожали, руки затряслись. − Это счастье! − Казалось, сейчас он был гораздо ближе к потере сознания, чем в миг, когда только вошел в спальню. − Я должен ее увидеть!

− Не спешите, святой отец. Напоминаю, вы должны быть очень осмотрительны.

− Не спешить? Вы говорите мне не спешить?! − радость сменилась озадаченностью, которой ничто не мешало превратиться в гнев. − Я столько пережил, я чуть не наложил на себя руки! И тут являетесь вы! Черт из Аристада! Мучаете меня своими вопросами, выворачиваете мою душу наизнанку, а потом заявляете, что видели мою дочь живую!

− Я просто попросил вас не спешить.

− Одно дело оплакивать чужих детей, мистер Блатт, − с назиданием сказал священник. − Делать сочувственное лицо, выражать соболезнования и, черт возьми, выражать глупую надежду на то, что все наладится! И совсем другое, когда все это касается ваших собственных детей! Я устал собирать остатки слез в бокале с недопитым виски. Устал клеймить себя грехом, которого не совершал. Устал хоронить себя заживо.

− Вы не понимаете. Никто не знает, что произошло в лесу после нашего расставания, и насколько сильна власть Мелиссы над животными. Хоть они и слушались ее, как родную мать, могу сказать, что она всерьез рисковала собой. И я не знаю, где она теперь.

− Где, где конкретно вы ее видели? − Питер метнулся к детективу и схватил его за ворот. − Хазельбрант очень большой…

− Сначала на обочине шоссе у последнего поворота на Ариголу, потом в самом лесу, когда моя машина съехала в кювет. Там еще трава в человеческий рост…

− К черту!

− Но там ее уже нет! Туда ездил целый отряд полицейских в надежде отыскать хоть что-то, но все безрезультатно…

Секундой позже пьяный отец осознал, что переступает грань между негодованием и агрессией, и отпустил мятый воротник незваного гостя.

− Я хорошо знаю эту часть леса. Как она там оказалась? Это довольно далеко от того места, куда она ходила на прогулки. Что же случилось с ней? Она вам ничего не сказала?

− Нет, она только посоветовала нам с другом быть осторожными на дороге. И ее предостережение оправдалось. На нас напали волки, которых она впоследствии и усмирила.

− Это удивительно… Странно и удивительно. Что же она там делала? − взгляд мокрых глаз вцепился в Роберта похлеще хватки за воротник. От былой гостеприимности не осталось и следа. Алкоголь уничтожил остатки последних сомнений, и решения теперь давались священнику с легкостью безумца.

− Вот это и предстоит выяснить мне и полиции.

− Не смешите! Я все время это слышу! Полиция, полиция, этим занимается полиция! Но проходит время, и ничего не меняется. Я не доверяю им.

− Но…

− Я никому не доверяю.

− Мне кажется, надо доверять хоть кому-то в этой жизни. Без этого нельзя. Иначе как жить?

− А кто вам сказал, что я хочу жить?

Вопрос повис в воздухе, но пауза, последовавшая за ним, была недолгой.

− У вас нет выбора. Ваша дочь жива. Вы должны жить хотя бы ради надежды увидеть ее.

Роберт заметил, как ладони Питера сжались в кулаки, и жилы на них натянулись, словно синие веревки.

− Хоть что-то по существу она успела вам сказать?

− Я же говорю, она только…

− Хоть что-то, мать твою, она тебе сказала?! − дребезжащий голос священника вдруг сорвался на крик.

Чего-то подобного Роберт ожидал с самого начала их разговора. Нервный срыв, истерика, психоз. У этого состояния было множество названий. Но объединяло их одно − полная неподконтрольность действий человека разуму.