Дмитрий Герасимов - Крест в круге
Не чувствуя себя от страха, Боря сделал шаг к кровати и оказался у самого изголовья. Он старался не смотреть на безобразное, обожженное лицо, казавшееся еще более страшным на черной, словно обугленной подушке.
Вновь прорезалась глубокая трещина, и Борис услышал все тот же дребезжащий звук, похожий на трение сухого дерева по металлу. Старуха говорила на непонятном языке, и каждое слово ей давалось с трудом. Она делала над собой усилие, ворочая языком и тяжело переводя дыхание.
– БАБУШКА ГОВОРИТ, – услышал Боря свистящий шепот над самым ухом, – ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ТАКИМ ЖЕ НЕСЧАСТНЫМ, КАК ОНА . ТЫ БУДЕШЬ ГУБИТЬ БЛИЗКИХ И РОДНЫХ ЛЮДЕЙ СВОИМИ ПРОРОЧЕСТВАМИ И БУДЕШЬ СТРАДАТЬ ОТ ЭТОГО. ТЫ СТАНЕШЬ ВЕЛИКИМ ПИСАТЕЛЕМ, НО НИКТО НИКОГДА НЕ ПРОЧИТАЕТ НИ СТРОЧКИ ИЗ ТОБОЮ НАПИСАННОГО. А ЛЮДИ ПОСТАРАЮТСЯ ОГРАДИТЬСЯ ИЛИ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ТЕБЯ…
Старуха замолчала на мгновение, облизала белые пересохшие губы, чуть повернула голову на подушке, отчего ее единственный глаз уставился мальчику в грудь, и продолжала:
– БАБУШКА ГОВОРИТ, ЧТО ТВОЯ ЖИЗНЬ, ЖИЗНЬ ТВОИХ РОДИТЕЛЕЙ И ТВОЕГО СЫНА – ЭТО КОЛЬЦО, КРУГ. ОНА ПОХОЖА ВОТ НА ЭТО…
Неожиданно зашевелилось черное одеяло, и из-под него показалась сухая и почти прозрачная рука страшной старухи. Женщина за спиной Бориса поспешно схватила с тумбочки карандаш и вложила его в белые, узловатые пальцы. Потом так же стремительно она выдернула бумажную салфетку из-под стакана, аккуратно разложила ее на одеяле и бережно перенесла старухину руку с карандашом на этот белый квадрат. Старуха на секунду замерла, словно мысленно примеряясь к своему рисунку, а потом дрожащим движением вывела на бумаге неровный круг. Снова помедлила – и начертила внутри круга жирный крест, похожий на кинжал с рукоятью.
Салфетка со странным рисунком перекочевала в руки Борису. Он стоял в изголовье старой ведьмы ни жив ни мертв, и бумажка дрожала в его пальцах.
– БАБУШКА ГОВОРИТ, – продолжала женщина, – ЧТО ТЕБЕ НЕ ПОД СИЛУ РАЗОРВАТЬ ЭТОТ КРУГ. ТОЛЬКО КРЕСТ СМОЖЕТ СДЕЛАТЬ ЭТО! ИЩИ ЭТОТ КРЕСТ!
Борис, широко раскрыв глаза, таращился на кинжал с рукоятью внутри неровного кольца и силился представить, как он своим длинным лезвием разрежет этот заколдованный круг. Мысли путались. Мальчик чувствовал, что силы вот-вот оставят его и он рухнет на пол прямо здесь, перед этой жуткой кроватью, застеленной черным бельем.
– ОДИН КРЕСТ ОХРАНЯЕТ БОГАТСТВО, ДРУГОЙ ОТБИРАЕТ ЖИЗНИ, – продолжала полоумная старуха. – ТЫ НАЙДЕШЬ ОБА, НО КРУГ НЕ РАЗОРВЕШЬ. ТЫ НАЙДЕШЬ КЛЮЧ К СОКРОВИЩАМ И СТАНЕШЬ УБИЙЦЕЙ, А СУДЬБУ НЕ ИЗМЕНИШЬ. ПОТОМУ ЧТО МОЮ ВЛАСТЬ НЕ ПОБЕДИТЬ НИ БОГАТСТВОМ, НИ КРОВЬЮ.
Переводчица в атласном халате выплевывала слова, и каждое из них словно обжигало Борису сердце.
– В ТВОЕМ КРУГЕ ЖИЗНИ ВСЕ БУДЕТ ДВАЖДЫ. ТЕБЯ ДАЖЕ ПОХОРОНЯТ ДВАЖДЫ. В ПЕРВЫЙ РАЗ ВСЕ УЗНАЮТ О ТОМ, ЧТО ТЫ НЕ УМЕР, А ВО ВТОРОЙ ТЫ САМ НЕ УЗНАЕШЬ О ТОМ, ЧТО УМЕР. ТЫ РОДИШЬ СЫНА И УГОТОВИШЬ ЕМУ СУДЬБУ СОБСТВЕННОГО ОТЦА, КОТОРОГО ТЫ НИКОГДА НЕ ЗНАЛ… ТВОЕ ПРОШЛОЕ ВСТРЕТИТСЯ С ТВОИМ БУДУЩИМ. А ТЫ ВСТРЕТИШЬСЯ СО СВОИМИ РОДИТЕЛЯМИ ТАМ, ГДЕ БЫЛ ЗАЧАТ. И КРУГ ОПЯТЬ ЗАМКНЕТСЯ…
Старуха глубоко вздохнула, и Боре показалось, что занавески на окнах шевельнулись.
– А теперь – уходи… – Все та же цепкая рука развернула мальчика лицом к двери и подтолкнула в спину. Никем более не удерживаемый, он шагнул к выходу, покачиваясь из стороны в сторону, как будто был измучен и ослаблен долгой болезнью.
– ТВОЯ СУДЬБА НАПИСАНА МНОЮ, – прозвучало ему в спину, – А ТЫ ПИШИ СУДЬБЫ ДРУГИХ. ЭТО И ЕСТЬ – КРУГ. А НАЙТИ КРЕСТ ОЧЕНЬ НЕПРОСТО. ИДИ… И ПОМНИ: ВСЕ, ЧТО СЕГОДНЯ НАЧНЕТ ПРОИСХОДИТЬ, – УЖЕ НЕ МОЕ ПРОРОЧЕСТВО, А ТВОЕ… ТВОЕ…На всем этаже не было ни души. Боря неуверенно шел по мертвому коридору, как по тоннелю, навстречу светлому пятну, в котором угадывались стол дежурной медсестры и старый кожаный диван, где еще пятнадцать минут назад он листал скучную книжку без картинок. Или это было час назад? А может, два?.. А может, ему вообще все приснилось – и суровая женщина в атласном халате, и безобразная умирающая старуха на черной простыне?
Ему опять стало страшно. Что значат все эти нелепые и жуткие пророчества, адресованные «мальчику по имени Борис»? Почему он остался совсем один в этом коридоре ночью? Почему Галинка не спасла его от чудовищной старухи? Почему не появилась рядом, не обняла, не провела своей волшебной рукой по волосам, не шепнула на ухо, что она – здесь, с ним и никогда не оставит в беде своего братишку?
«А вдруг она умерла?!»
Борис вздрогнул от этой мысли, ледяной волной скатившейся в самое сердце.
«А вдруг Галинку задушила змея? Или она подавилась косточкой, звала на помощь, но никто не услышал ее? А вдруг… – тут мальчик похолодел от ужаса, словно попал своей догадкой в самую точку, – а вдруг ее убил ординатор Миша?! Заколол ножницами… или толкнул на острый мраморный бюстик!»
Боря уже не сомневался, что именно так все оно и было. Он даже вспомнил этот бюстик в ординаторской. Мраморная голова какого-то врача с бородкой и в пенсне! На подставке посреди стола!
Сердце выпрыгивало из груди, стучалось комком где-то у самого горла, подкатывало черными пульсирующими пятнами к глазам и растекалось противной дрожью в коленях.
Боря стоял перед дверью в ординаторскую и не мог справиться с ужасом и отчаянием, охватившими его.
Вдруг он услышал стон. Боря задержал рвущееся наружу дыхание и прислушался. Но ничего не услышал, кроме собственного сердца. Стон повторился. Явственнее и громче, чем в первый раз. Сомнений быть не могло: кто-то тихо, в глухих страданиях, умирал за этой белой потрескавшейся дверью, в лунном свете, возле зловещего мраморного бюстика на врачебном столе. Боря с шумом распахнул дверь и замер на пороге, холодея от открывшейся его глазам картины.
У самого окна, на столе, рядом со сдвинутым набок мраморным бюстиком неизвестного врача с бородкой и в пенсне, среди раскиданных в беспорядке бумаг, лежало, облизанное смертельно бледным светом луны, прекрасное тело Галинки. Ее спутанные волосы чернильно разлились по бумагам, а белый, задранный вверх подбородок трепетал. Боря успел разглядеть маленькую, словно яблоко, грудь с твердым темным соском, дрожащую, как вода в стакане, забытом на столике в купейном вагоне ночного поезда. Влажный живот Галинки сокращался, как при судорогах, а ее красивые ноги, словно надломленные в коленях, удерживал большими руками широкоплечий великан, стоящий вплотную к столу. Мужчина наносил звонкие шлепки всем своим телом по вздрагивающей на столе Галинке, и всякий раз после такого влажного удара девушка стонала. Она запрокидывала голову и судорожно мяла ладонями бумаги, на которых лежала. Казалось, она задыхалась. А великан наносил удары все чаще и чаще…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
