Стивен Кинг - Кэрри

Выпускной бал. Голубое платье. Букетик на корсаж, что пролежал с полудня в холодильнике. Томми в белом смокинге, камербанде, черных брюках и черных ботинках. Родители, щелкающие в гостиных своими Кодаками и Поляроидами. Креповые украшения, маскирующие голые стены и потолочные балки спортивного зала. Две группы: одна играет рок, другая — медленную музыку. Лишние тут не нужны. Всякие там Крис и прочие, держитесь подальше.

Только для будущих членов загородного клуба, будущих жителей Чистого Американского Городка.

Наконец прорвались слезы, и она бросилась бегом.

Из книги Взорванная тень (стр. 60):

Приведенный ниже отрывок взят из письма Кристины Харгенсен Донне Келлог. Донна Келлог переехала из Чемберлена в Провиденс, штат Род-Айленд, осенью 1978 года. Очевидно, она была одной из близких подруг Крис Харгенсен, которой та особенно доверяла. Письмо отправлено 17 мая 1979 года.

Короче, меня выперли с выпускного бала, а папочка сдрейфил и решил не подавать на них в суд. Но им это так не пройдет. Я еще не знаю, что сделаю, но клянусь я им всем, сукиным детям, такой сюрприз приготовлю…

Семнадцатое. Семнадцатое мая. Кэрри натянула длинную белую ночную рубашку и вычеркнула день на календаре. Каждый уходящий день она вычеркивала жирным черным фломастером, хотя сама понимала, что это свидетельствует о довольно паршивом отношении к жизни. Впрочем, ей было все равно. Беспокоило ее лишь то, что завтра мама заставит снова идти в школу, и ей снова предстоит встретиться с Ними.

Она села в маленькое кресло-качалку у окна — кресло, купленное на свои собственные деньги, — и закрыла глаза, стараясь избавиться от мыслей о Них и от всех других беспорядочных, ненужных мыслей — будто подметаешь пол: поднимаешь краешек сознания, словно ковер, и заметаешь туда весь мусор. Все. Готово.

Кэрри открыла глаза и посмотрела на щетку для волос, лежавшую на комоде.

Раз!

Щетка поднялась над комодом… Тяжело. Будто пытаешься слабыми руками поднять штангу. У-у-у-у…

Щетка скользнула к краю, проползла за точку, где она уже должна была упасть, и осталась висеть, чуть подрагивая, словно на невидимой нити. Глаза Кэрри превратились в узенькие щелочки. На висках забились вены. Врачей наверняка очень заинтересовало бы, что в этот момент происходит в ее организме: логики, на первый взгляд, тут нет никакой.

Дыхание упало до шестнадцати вздохов в минуту. Давление поднялось: 190 на 100. Пульс: 140 — больше чем у астронавтов при стартовой перегрузке. Температура понизилась до 94,3 градусов [По Фаренгейту.]. Организм пережигал энергию, которая взялась ниоткуда и уходила в никуда. Электроэнцефалограмма показала бы, что альфа-ритм уже не волна, а огромные зазубренные пики…

Кэрри осторожно положила щетку на место. Отлично. Вчера она ее уронила. Как в Монополии: прогораешь — идешь в тюрьму.

Она снова закрыла глаза и принялась раскачиваться в кресле. Организм возвращался в нормальное состояние: дыхание участилось, и какое-то время она дышала часто-часто, словно после быстрого бега. Кресло чуть поскрипывало. Впрочем, это не раздражало. Скорее, успокаивало. Туда-сюда, туда-сюда. В голове ни единой мысли…

— Кэрри? — донесся до нее слегка обеспокоенный голос матери.

(видимо она чувствует какие-то помехи как радио когда включаешь на кухне миксер хорошо хорошо)

— Ты уже помолилась, Кэрри?

— Молюсь, — отозвалась она.

Да-да. Молюсь, не беспокойся.

Она посмотрела на свою маленькую, почти детскую кровать.

Раз!

Огромная тяжесть. Неподъемная.

Кровать задрожала, и одна ножка оторвалась от пола дюйма на три.

Кэрри отпустила ее, и кровать с грохотом встала на место. С играющей на губах улыбкой она ждала, когда мама разразится сердитыми криками, но та промолчала. Кэрри встала, подошла к кровати и скользнула под прохладную простыню. Голова болела, и немного мутило, но после этих упражнений так было всегда. Сердце билось так часто, что ей даже стало страшно.

Она протянула руку, выключила свет и откинулась на спину. Не на подушку — потому что мама не разрешала ей спать на подушке.

Ей чудились черти, ведьмы, всякая нечисть.

(наверно я ведьма мама дьявольское отродье)

Вот они несутся в ночи, сквашивают где только можно молоко, опрокидывают маслобойки, напускают порчу на урожай, а Эти прячутся испуганно в своих домишках с нарисованными на дверях знаками против нечистой силы.

Кэрри закрыла глаза, заснула, и ей приснились огромные живые валуны — они ломились сквозь ночь, разыскивая маму и всех Их. Те пытались бежать, прятались. Но не скроет их камень, и мертвое дерево не даст прибежища.

Из книги Меня зовут Сьюзен Снелл, Сьюзен Снелл (Нью-Йорк: Саймон энд Шустер, 1986), стр. I–IV:

В том, что произошло в Чемберлене в Ночь выпускного бала, есть один момент, которого не понял никто. Не поняла пресса, не поняли ученые из Дьюкского университета, не понял Дэвид Конгресс — хотя его Взорванная тень, пожалуй, единственная хотя бы наполовину честная книга из написанных на эту тему — и конечно, не поняла Комиссия по делу Кэриетты Уайт, которая попросту сделала из меня козла отпущения.

Этот наиважнейший факт заключается в том, что все мы, в сущности были детьми.

Кэрри исполнилось семнадцать, Крис Харгенсен — семнадцать, мне — семнадцать, Томми Россу — восемнадцать, Билли Нолану (который остался в девятом классе на второй год, а потом, видимо, все-таки научился прикидываться на экзаменах пай—мальчиком) — девятнадцать…

Дети постарше проявляют свое отношение к происходящему вокруг более социально-приемлемым образом, чем дети младшего возраста, и тем не менее они тоже принимают неверные решения, реагируют чрезмерно сильно или недооценивают значение событий.

В первой главе, следующей сразу за этим предисловием, я продемонстрирую сказанное на собственном примере — насколько смогу. Однако то, о чем я собираюсь рассказать, чрезвычайно важно для понимания моей роли в тех событиях, и если я хочу очистить свое имя от различных домыслов, мне предстоит вспомнить некоторые сцены, которые до сих пор вызывают боль в душе…

Я уже говорила об этом, и довольно подробно, перед членами Комиссии по делу Кэриетты Уайт, но мой рассказ был воспринят с недоверием. После четырех сотен смертей и разрушения целого города очень легко забывается один важный факт: мы были детьми. Да, детьми, которые хотели сделать как лучше…

— Ты в своем уме?

Томми глядел на нее и часто моргал, не желая поверить в то, что услышал. Они были у него дома, работал телевизор, но на экран никто не обращал внимания. Мать Томми отправилась в гости к миссис Клейн, живущей на другой стороне улицы. Отец работал в подвальной мастерской, делал скворечник.