Анна Старобинец - Резкое похолодание

Поспешной кособокой иноходью Сяо поскакал к кровати старика, на которой теперь мирно спала ведьма, улегся у нее на груди и громко, точно неисправный холодильник, заурчал. Узкоглазая, не просыпаясь, погладила его по спине.

— Отдай мне мое… — грустно шепнуло зеркало.

— Посмотрим, — сказал я; это был почти компромисс.

— Отдай, гаденыш!..

— Да пошел ты!

Я снова сорвался — захлопнул злосчастную дверцу да еще показательно пнул ее снаружи ногой.

Старик бесил меня. Он вызывал у меня ту специфическую смесь раздражения и жалости, какую обычно вызывают очень старые родители у своих почти старых детей или супруги с тридцатилетним стажем — друг у друга. Или безнадежные больные — у хороших врачей.

Я срывался — и при этом мне почти всегда было стыдно. Вернее, у меня всегда появлялось характерное предчувствие будущего стыда. Такое же возникает, когда тебе говорят: «Вот я умру — тогда пожалеешь»… В нашем случае это было немного странно: старик и так уже умер. А стыд все маячил впереди — мрачной и справедливой неизбежностью.

На следующий день к Шаньшань пришли гости. Их было семеро:

1) ведьмина сестра-близнец — та, что помогала ей снять квартиру:

2) высокий голубоглазый парень с квадратной челюстью и развитой мускулатурой, одетый во все светло-бежевое (он говорил по-русски с сильным акцентом: смягчал все согласные, точно его огромный белозубый рот был набит густой овсяной кашей):

3) блеклая юная девица в очках, блузе и длинной гофрированной юбке;

4), 5) две тетки бальзаковского возраста (тоже в блузах и юбках; одна в очках, одна — без очков);

6) сморщенная бабулька с трясущейся головой и слезящимися глазами (без очков);

7) низкорослый мужичок в тренировочных штанах и зеленом вязаном свитере, без одного переднего зуба.

Пришло семеро (магическое число!). А вместе с Шаньшань получалось восемь. В черных восточных практиках восемь также считается магическим числом — это я давно еще вычитал в книгах старика. Так что я прекрасно понимал, что к чему.

Шаньшань накрыла стол в гостиной. Угощение было скудным: прозрачная зеленоватая бурда из пакетиков, ириски, плавленый сыр, лапша и водоросли. Мероприятие вели двое: Шаньшань и голубоглазый парень. Голубоглазый изъяснялся на почти правильном русском. Шаньшань — только на своем кошачьем. Видимо, она здесь верховодила; опускаться до языка людей было ниже ее достоинства. Поэтому при ней постоянно находилась блеклая девица: она громко переводила с кошачьего на русский, если высказывалась Шаньшань, и тихо, ей на ушко, с русского на кошачий, если высказывался кто-то из присутствующих.

Высказывались все и непрерывно. Любые реплики у них почему-то назывались «свидетельствами».

— Дор-рогие бр-ратья и сестр-ры! — широко улыбнулся парень, мягко зажевав по одной «эр» в каждом слове. — Я пр-риехал из Соединенных Штатов Амер-рика, чтобы свидетельствовать!

Все:

— Ай-мень!

— …Сегодня я буду свидетельствовать вам о смысле в жизни!

— Ай-мень!

— …В мир-ре р-распр-ростр-ранены кр-руглые фор-рмы. — Мягкие гудящие «эр» слились в одно довольное урчание. — Все кр-руглое! Солнце, Земля и звезды — все это кр-руги! А человек? Голова человека кр-руглая!

— Ай-мень!

— И р-рот, который откр-рыт шир-роко!

— Ай-мень!

— И нозр-ри!

— Ай-мень!

— И… и…

— И уши, — подсказали из «зрительного зала».

— Да, и уши, бр-ратья и сестр-ры! И уши, да! — возбудился американский гость. — О чем это свидетельствует, бр-ратья и сестр-ры, дор-рогие мои святые? О чем?

— Велик наш Лорд? — предположила бальзаковская тетушка, та, что без очков.

— Да! — счастливо улыбнулся парень. — Оу, да! Велик наш Лор-рд, наш Гоуспоудь! Все сотвор-рил он по единому обр-разу Вселенной! Кр-руговые отношения по пр-ринципу кр-ругового движения! Единая связь любви! Мы р-рождены, чтобы любить нашего отца, нашего Гоуспоуда! Чтобы быть единой частью этого кр-руга, этой кр-руглой любви!

— Ай-мень!

— Так давайте встанем в кр-руг, возьмемся за р-руки и помолимся все вместе, святые! — Все восемь участников суетливо сбились в тесный кружок. — Оу, Гоуспоудь!..

— Иже еси на небеси, — проскрипела старушка в неожиданно образовавшемся затишье. — Да святится имя твое, да приидет…

Кольцо разорвалось. Святые шарахнулись от бабушки в разные стороны, точно черти от ладана.

— Нет! — гаркнул голубоглазый. — Оу, нет! Это не так! Встаньте в кр-руг! Повтор-ряйте за мной!

Все снова нерешительно взялись за руки; провинившаяся бабушка, у которой до сих пор тряслась только голова, мелко завибрировала вся.

— Повтор-ряйте за мной нашу молитву! — возвысил голос американец. — Оу, Гоусподь!

— Оу, Гоусподь! — хором откликнулись святые, самозабвенно копируя речевую манеру оратора.

— Оу, ты много р-работал, чтобы собр-рать нас всех здесь сегодня здесь!

— …собрать нас всех здесь сегодня здесь!

— Оу, спасибо тебе сегодня за эту работу!

— …Оу, спасибо тебе сегодня за эту работу!

— Оу, наши тела — твои святые хр-рамы! Твои святые сосуды, Гоуспоудь! Оу, мы хотим помочь тебе, мы не хотим видеть, как тебя пр-ренебр-регают!

— … тебя пренебрегают…

— …И как мало достойных тебе, оу, Лорд, оу, Лорд!.. Мы тебе твои святые и собр-рались здесь сегодня, чтобы славить тебя! И мы здесь сегодня славим тебя! Ай-мень!

— Ай-мень! — истошно заголосил хоровод. — Ай-мень! Ай-мень!! Ай-ме-е-ень!!!

— Теперь-рь все святые могут сесть, — Американский брат вытер с широкого лба испарину бумажной салфеткой и счастливо вздохнул, глядя, как великолепная семерка разбредается по гостиной. — Кто еще хочет сегодня здесь свидетельствовать?

— Я! Я! Сестры и братья! — срывающимся от волнения голосом возопила бальзаковская без очков. — Сегодня я хочу свидетельствовать о том, как велики наши дела!

Все (приподнято):

— Ай-мень!

— …Я также свидетельствую о том, как велики дела нашего Лорда!

— Ай-мень!

— …Я свидетельствую, что сегодня наш великий Лорд, наш Гоусподь, привел к нам Овцу!

— Ай-мень!

— …Вот она, теперь среди нас! Ай-мень! Наша сестра, сестры и братья! Святая, как и мы! Вчера она пришла к нашей вере! Я свидетельствую, что она еще совершает ошибки, как мы все недавно видели, но она уже среди нас, святые, и поэтому ошибок скоро не будет! Похлопаем нашей новой сестре, нашей овце! Встань, овц… сестра!

— Бабушка, встаньте…

Старушка неуверенно поднялась с табуретки под гром аплодисментов.

— Нинхау-мэй-мэй-желе-хуанин, — сладко запела бабушке Шаньшань.