Дитя среди чужих - Филип Фракасси
– Что сделано, то сделано,– сказал он вслух, успокоенный своим филигранным побегом, дорогой и твердым звуком собственного голоса.
Он улыбнулся, разогнал помятый «Камаро» до восьмидесяти и прикинул, что позвонит Джиму как раз вовремя, плюс-минус пара минут, в зависимости от пробок. И это хорошо, ведь за годы знакомства с Джимом Кэди Лиам понял одну важную вещь – и ее никогда не стоит забывать, сколько бы они вместе ни работали и каким бы хорошим другом он ни считал Джима – Кэди никогда нельзя злить. А Джиму нравилась пунктуальность. Он любил точность. И до сих пор эти черты приносили Лиаму ощутимую пользу; Лиаму, который, по сути, был его главным напарником. Правой рукой, так сказать.
Ага, но руку можно и отрезать, так ведь, приятель?
Улыбка Лиама разгладилась, и он начал думать о работе. Прорабатывать основные пункты, план. Было важно прописать все до приезда, потому что было бы слишком глупо явиться неподготовленным, а эта работа была сложнее большинства других. Все должно пройти идеально. Да, у них была несколько сложных заданий по всему миру – ограбления банков, проникновения со взломом, даже охота за головой болтливого свидетеля для каких-то умников в Чикаго,– но эта была другой. Неисследованная территория.
Они еще никогда не похищали людей.
5
Дом Торнов, уютно устроившийся на фешенебельных пригородных улочках северного Сан-Диего, представлял собой белый коттедж с железными перилами вокруг небольшого, но чистого крыльца и метафорически провисшей крышей – из-за второго кредита, который перешел им после смерти брата Дэйва. Без кредита было никак, и он был краткосрочным (по крайней мере, Дэйв молился на это) – все ради оплаты медицинских счетов Генри. Месяцы как стационарных, так и амбулаторных сеансов физиотерапии, не говоря уже о последующей психотерапии – необходимость, которую страховая компания отказалась покрывать.
По крайней мере, Дэйв и Мэри радовались тому, что они возместят часть этих расходов, как только Генри достигнет совершеннолетия и получит выплату, но этого придется ждать около десяти лет. Они оба согласились перевести каждый цент иска (за вычетом небольшой суммы на покрытие лечения Генри) в трастовый фонд, чтобы быстро забыть обо всем и двигаться дальше, зная в глубине души, что им будет нелегко, но при этом точно понимая, что они справятся. Придется. Разве был другой выбор?
С переездом Генри им пришлось принести и другие жертвы, но они совсем об этом не жалели. В самом начале кабинет Дэйва, где он работал по ночам, в выходные и зачастую в праздники, пришлось перенести в и без того маленькую гостиную, чтобы у Генри была собственная спальня.
Чтобы свести концы с концами и вернуть всех своих клиентов, Дэйв работал больше (даже по его обычным стандартам). Мэри пришлось скорректировать часы работы в местном отделении страховой компании, где она работала вместе с педантичным мужчиной по имени Леопольд Гэнтри, который с ангельским терпением вошел в положение Мэри и сразу же подогнал свой график под новое расписание.
И все же, несмотря на сдвинутые графики, увеличенный рабочий день и финансовые проблемы, Торны никогда не были так счастливы. Они стали семьей, и это было бесценно, особенно учитывая последствия внематочной беременности Мэри и последующего заболевания органов малого таза, из-за чего ее фаллопиевы трубы склеились, как запечатанная дверь, которая никогда уже не откроется, сколько бы приятелей Дэйва туда не стучалось. Да, семья, и уж Мэри позаботилась о том, чтобы ею они и оставались, несмотря на то, что их свели вместе ужасные обстоятельства. С ее новым графиком она могла готовить ужины почти каждый вечер, и поэтому, даже со сложным расписанием, чрезвычайными ситуациями на работе или любыми другими мелкими жизненными неприятностями, они втроем каждый день ужинали вместе. Говорили. Делились друг с другом новостями.
Обычно Генри шутил дурацкие шутки весь ужин напролет, а Дэйв еще более дурацки реагировал – все ради того, чтобы заставить Генри смеяться и забыть о болезненном прошлом, обо всем плохом в мире.
Но в этот вечер за ужином чувствовалась ощутимая неловкость, напряжение, которое ни Дэйв, ни Мэри не могли понять. Мэри предположила, что все это из-за их визита к Хамаде и из-за того, что они хотели поговорить с Генри о его даре. Они с мужем уже обсуждали этот вопрос. Разработали стратегию. Но теперь, увидев угрюмого Генри за столом, они оба молчали и гадали, подходящий ли это момент для такой темы.
Дэйв тихо кашлянул. Они с Мэри многозначительно переглянулись.
Но Генри едва ли обращал на них внимание, а лишь ковырял вилкой мясной рулет без всякого желания его есть.
– Генри? – наконец сказала Мэри наигранно ласково, а это означало, что она хочет поговорить о чем-то личном. О его мозге, о докторе или о том, что сказал учитель в школе.– Мы сегодня говорили с доктором Хамадой.
Генри отложил вилку, такую большую и блестящую – он ненавидел ее, потому что чувствовал себя с ней малышом, которому приходилось сжимать прибор в кулаке, рядом с зубцами, чтобы не уронить. Мальчик тяжело вздохнул, положил руки на колени, ссутулил плечи и настороженно перевел взгляд на Дэйва и Мэри. Он понял, что они пялились на него весь ужин, ожидая подходящего момента завести этот разговор. Но он был погружен в свои мысли, думая о тех хулиганах, которые бежали за ним, о том, как уборщик заперся с ним в кладовке, о ненавистном оскорблении. Генри не хотел сейчас ни о чем говорить, и уж тем более о докторе Хамаде.
Его глаза перебегали с одного лица на другое. Дядя Дэйв улыбался, но казался нервным. Тетя Мэри тоже улыбалась, но как-то чопорно, и Генри понял, что ему не отвертеться.
– Ладно,– тихо ответил он, ничего не выдавая.
– Он рассказал нам о… – Мэри запнулась,– о ваших играх. С карточками. У тебя хорошо получается.
– Карты Зенера,– поправил Генри, понимая, к чему все ведет.– Да, я их отгадываю.
– Это хорошо, Генри,– выпалил Дэйв, откладывая вилку.– Мы просто хотели больше о тебе узнать; мы с доктором Хамадой хотим, чтобы ты понял себя, был счастлив.
– Я счастлив,– сказал
