Испорченная реальность (ЛП) - Урбанчик Джон

Шепот — спор — прекращается, все движение, кроме плеска свободных одежд, замирает. Призраки смотрят на своего лидера — первого, того, что стоит в дверях, но он просто глядит на меня. Им нужен ответ, решение, но не жизнь этой девушки. Она ни при чем. Призраки здесь из-за меня.　

Шок прошел, гнев сменяется страхом. Отчаянным, беспомощным. Оказавшись у них в руках, я не вижу и проблеска жалости.　

Его взгляд падает на Иезавель. Голос у него хриплый, он может только шептать. Мне больно его слушать: словно ведут по доске гвоздем, словно белый шум, словно конец света.　

— Тебе есть что сказать?　

Не желая сдаваться, Иезавель пытается вырваться, пошевелиться, но серая нога опускается между ее лопаток.　

— Может, тебе? — говорит он, стрельнув в меня глазами. — Говори от ее имени. Что скажешь?　

Я плюю в него. Несмотря на расстояние и море серых тел между нами, попадаю прямо ему в лицо. Невероятно горжусь собой. Большего мне и не надо.　

Призрак кивает, стирает слюну с носа и со щек и говорит:　

— Очищение.　

— Нет! — кричит Иезавель.　

Ножи выскальзывают из ножен, дюжина или больше, я все еще не могу сосчитать. Они не колют — режут: снимают кожу. Начинают с ее голеней, поднимаются к пояснице, бегут по спине — тысячей маленьких ран. Торят путь так, чтобы я видел. Иезавель дергается, чтобы уклониться от одного лезвия, и встречается с другим, их слишком много, серые тела струятся вокруг нее, и каждый нож целует плоть, пробует кровь. Один срезает кожу с большого пальца ноги. Другой делает то же самое с ее рукой. Порезы глубокие, пальцы, удерживающие меня, постоянно меняются, но все так же сильны. Я не могу пошевелиться. Едва понимаю, что пытаюсь.　

Они бьют меня под колени, и я падаю на пол. Теперь я не представляю угрозы.　

Иезавель переворачивается на спину, но лучше не становится. Призраки терзают плоть, испещряют кожу маленькими ранками и длинными порезами — на груди, на щеках, один выковыривает глаз.　

Я больше не могу это видеть. Зажмурившись, слушаю ее крики. Они длятся часы или дни, все, как один, хриплые и ужасающие. Я не могу помочь, и это меня убивает. Не могу пошевелиться, не могу открыть глаза, не могу вырваться из их хватки. Не могу, не могу, не могу! Эти слова становятся мантрой, самой жизнью, и будут звучать в моем мозгу, пока я не умру.　

Даже после того, как Иезавель затихает, они продолжают резать. Мне не нужно видеть раны, я слышу их: свист лезвий, хлюпанье расходящейся кожи, треск костей, внезапный вскрик, ведь она еще не мертва, пока нет, просто хочет этого.　

В один миг все останавливается.　

— Открой глаза, — командует глава призраков.　

Я медленно подчиняюсь. Иезавель корчится у его ног, свернувшись, как выкидыш, дрожа, безмолвно рыдая, прикрыв руками лицо. Она вся в крови, кожи почти не осталось. Я вижу кости, но отвожу глаза. Плоть висит на теле лохмотьями.　

Глава призраков ухмыляется мне, зубы у него серые от гнили и отравы:　

— Она очищена.　

Я бросаюсь на него. Вырываюсь из вцепившихся в меня рук, вскакиваю с колен, лечу по воздуху как снаряд, скрючив пальцы, как когти. Вижу только его глаза у меня под пальцами, только горло в моих руках.　

Я не продвигаюсь и на два фута. Они наваливаются на меня, отовсюду, прижимают к земле. Я падаю у ног Иезавели. Кожа на ее ступнях висит лентами. Воздух из легких вышибло. Я пытаюсь вздохнуть.

Шепот начался снова. На этот раз они не спорят, не говорят о шансе. Только очищение, очищение, очищение. Снова и снова, голос там, голос здесь, ни гармонии, ни мелодии, ни даже тени напева, просто повтор, просто злоба, просто очищение.　

Ворона ушла за новой бутылкой вина. Анна смущенно ерзала в кресле. Я откинулся назад, не зная, как продолжать разговор, что еще говорить. Ненастоящий. Мои воспоминания были фальшивкой. Так сказала могущественная ясновидящая с крашеными черными волосами.　

Она вернулась, налила нам по новой, хотя пила в основном сама. Анна молчала, пока ее подруги не было, а у меня почти не осталось слов. Я едва мог смотреть на нее. Просто поднял бокал и уставился на него.　

— Еще вопросы, — сказала Ворона, коснувшись моего бедра. — Может, все еще не слишком плохо. Ты точно здесь, хотя для Анны всего лишь сон.　

— Ты ранишь мое эго, — заметил я.　

— Вообще-то, я очень хороша в этом, — сказала Ворона. — Но не будем отвлекаться.　

Она обернулась к Анне:　

— Я сегодня отпросилась с работы. Думаю, это окажется куда интересней кучки пожилых женатиков, мечтающих, чтобы их половинки выглядели как я.　

— Как... — Анна осеклась, взглянула на меня, начала снова: — Как Кевин вообще здесь очутился?　

Ворона потянулась, покачала головой:　

— Понятия не имею.　

— А твои книги? — спросила Анна.　

— У меня их куча, — ответила Ворона. — Но о таком в них ни слова, можешь мне поверить.

— И как, если его воспоминания нереальны, он нашел меня? — продолжила Анна.　

Ворона посмотрела на меня:　

— Это вопрос для Ромео. Давай спросим. С чего ты решил пойти к Анне?　

— Я не шел к Анне, — сказал я. — То есть не именно к ней. Я шел на работу. И отправился туда не сразу. Я... я пропадаю тут уже полдня.　

— Ты не помнишь, где я живу? — спросила Анна.　

— Я никогда у тебя не был.

— Мы постоянно устраиваем вечеринки у меня дома, — сказала Анна. — Поверить не могу, что ни разу тебя не приглашала.　

Я покачал головой.　

— Это неправильно, — заметила Анна. — Почему твои воспоминания отличаются от моих?　

— Я помню тебя там, — ответил я. — Но здесь много перемен. Некоторые совсем незначительны.　

Я обернулся к Вороне, словно она могла нас рассудить, обладала знанием и мудростью.　

— Кое-что изменилось в корне.　

— Например?　

— Ресторан, — сказал я. — Я не видел ни Маризы, ни Лео.　

— Может, у них выходной.　

— Все казалось неправильным, — объяснил я. — Это не «Чудесная жизнь». Мы почти не связаны. Они жарили стейки задолго до того, как я стал к ним ходить.

Девушки не знали этого местечка, но поняли, о чем я. Вещи изменились, причем такие, на которые я не мог повлиять. Если это правда, а то, что я помню — ложь, то где тогда мои настоящие воспоминания? Кто я такой?　

Я не мог додумать эту мысль. Отбросил ее. От этого она стала реальней.　

— Новые вопросы, — сказала Ворона. — Все просто чудесно.　

— Что, черт побери, чудесно? — спросил я. — Мы ничего не знаем, просто треплемся.

— Мы раскрываем тайны? — сказала Анна, скорее спрашивая, чем утверждая.　

— Нет тут никаких тайн.　

— Конечно, есть, — заметила Ворона. — Может, не у нас, но ты точно что-то скрываешь.　

— Что такого, по-твоему, я знаю?　

— Честно? — спросила Ворона. — Думаю, ты знаешь, кто ты, но не больше. Где-то между знанием и незнанием есть дверь и есть ключ, но ты его прячешь.　

— Это бессмыслица.　

— Внутри, — на сей раз она коснулась моей груди, прямо над сердцем, — внутри ты знаешь, что с тобой случилось, знаешь, где должен быть, знаешь, почему попал сюда и что нужно делать.　

— И что же?　

— Я не могу залезть тебе в душу.　

— Я могу, — резко сказала Анна. Мы обернулись к ней. Пальцы Вороны все еще лежали у меня на груди. — По крайней мере, в твою голову. Ты меня знаешь. Знаешь вещи, которых не можешь знать, и другие — несуществующие.　

— Но не неправильные, — добавила Ворона.　

— Скажи, Анна, — попросил я, — что мне делать?　

Она покраснела, отвернулась и шепотом произнесла:　

— Исполнить мои мечты.

Ворона откинулась на спинку кресла, смеясь, как мне показалось, совсем невесело.　

— Я лучше пойду, — сказал я, поднимаясь, чуть не уронив свой бокал.　

Анна тоже вскочила, схватила меня за руку:　

— Не надо.　

— Отпусти его, — сказала Ворона, оказываясь рядом со мной. Поддев пальцем мой подбородок, она повернула мне голову.　

— Мы всё о нем узнаем, и он вернется. — Она поцеловала меня в щеку и отступила, освобождая путь к двери.