Энн Райс - Вампир Лестат

– Конечно, я возьму тебя с собой, – откликнулся наконец я.

Мы пристально посмотрели в глаза друг другу. Ему пора было уходить. Для него утро уже наступило.

– Еще два слова, Луи, – попросил я.

– Слушаю.

– Эта одежда… Нечто невозможное. Надеюсь, что завтра вечером ты, как теперь говорят, скинешь этот свитер и эти брюки.

Он ушел, и мне вдруг показалось, что вокруг меня образовалась пустота. Я еще немного постоял, не переставая вспоминать о странном послании, полученном мною: «Опасность!» Я внимательно оглядел горы и бескрайние поля вокруг. В конце концов, какое теперь имеет значение, было ли это предупреждением или угрозой. Молодые звонят по телефону. А древние используют сверхъестественные возможности своих голосов. Что в этом странного?

Сейчас я мог думать только о Луи и о том, что он снова со мной. И еще о том, что произойдет, когда появятся остальные.

2

Когда наш кортеж въезжал в ворота огромного «Кау-паласа» в Сан-Франциско, все обширное пространство вокруг было заполнено толпами возбужденных людей. Мои музыканты ехали впереди в лимузине, а Луи сидел на кожаном сиденье «порше» рядом со мной. Свежий и сияющий, одетый в такой же, как и у всей группы, костюм с черным плащом, он как будто только что сошел со страниц собственного романа. Когда он оглядывал беснующуюся толпу наших поклонников – орущих и визжащих юнцов – и сдерживающих их на расстоянии от нас охранников на мотоциклах, в его зеленых глазах я заметил страх.

Все билеты были проданы за месяц до концерта, и разочарованные фанаты, которым не удалось попасть в зал, требовали, чтобы концерт транслировался через громкоговорители. Повсюду в огромном количестве валялись пустые банки из-под пива. Подростки облепили крыши автомобилей, они сидели даже на багажниках и капотах. Из включенных на полную мощность радиоприемников неслась наша песня «Вампир Лестат».

Рядом с моей машиной бежал наш менеджер, на ходу через открытое окно объясняя мне, что в зале будут установлены большие экраны и мощные динамики. Чтобы предотвратить беспорядки, вся полиция Сан-Франциско была поставлена на ноги.

Я чувствовал растущее беспокойство Луи. Когда мотоциклисты резко повернули в сторону вытянутого, как труба, уродливого зала, группа подростков прорвалась через оцепление и бросилась к нашей машине, прямо к стеклу с той стороны, где сидел Луи.

Все происходящее буквально завораживало меня. Возбуждение и волнение достигли своего предела. Снова и снова наши фаны окружали машину, но каждый раз охранникам удавалось оттеснить их на безопасное расстояние. Только сейчас я понял, как прискорбно недооценивал это мероприятие.

Те рок-концерты, которые мне удалось посмотреть в записи, не могли дать полного представления о том, что на них творится, и я оказался не готов к наэлектризованной атмосфере, уже сейчас полностью захватившей меня, к оглушительному звучанию музыки, от которого у меня гудела голова, по мере того как постепенно улетучивалось мое постыдное, чисто человеческое, тщеславие.

В зале творился сущий ад. Под прикрытием телохранителей мы помчались в особо охраняемую зону, предназначенную для нас и обслуживающего концерт персонала. Таф Куки прижалась ко мне всем телом. Алекс подталкивал впереди себя Ларри.

Фаны хватали нас за волосы и полы плащей. Обернувшись, я схватил Луи и протащил его вслед за нами в дверь.

Сидя в отгороженной портьерами гримерной, я впервые в жизни услышал эти звуки – звериные вопли толпы. Собравшиеся под одной крышей пятнадцать тысяч смертных душ вопили, свистели и ревели.

Разве мог я справиться с этим поистине диким ликованием толпы, от которого дрожь пробегала по моему телу? Не знаю, испытывал ли я когда-нибудь столь близкое к эйфории состояние.

Я подошел к краю сцены и заглянул в щелку в занавесе. Все пространство до самой крыши по обе стороны от вытянутого овала было заполнено беснующимися смертными. А на свободной центральной площадке несколько тысяч юнцов танцевали, обнимались, тянули вверх пальцы, пытаясь пробраться как можно ближе к сцене. В постоянно движущемся благодаря работе вентиляторов воздухе стоял такой насыщенный, густой запах гашиша, пива и человеческой крови, что у меня едва не закружилась голова.

Техники кричали, что у них все готово. Грим на наших лицах был подправлен и приведен в порядок, плащи из черного бархата отчищены от пыли, черные галстуки подтянуты потуже. Не было никакого смысла и дальше томить ожиданием возбужденную толпу.

Прозвучала команда потушить свет. И темноту огласил неистовый рев, от которого задрожали стены. Я чувствовал, как пол под ногами заходил ходуном. После того как послышалось монотонное жужжание, свидетельствующее о том, что электронная аппаратура подключена, рев стал еще громче.

Меня охватила нервная дрожь. Впечатление было такое, будто с меня содрали кожу. Схватив Луи за руку, я приник к нему долгим поцелуем, пока не почувствовал, что он меня отпустил.

Все, кто находился по ту сторону занавеса, чиркнули маленькими газовыми зажигалками, и в непроглядном мраке зала загорелись тысячи крошечных огоньков. Ритмические хлопки постепенно стихли, и монотонный гул толпы то затихал, то вновь становился громче, изредка прерываемый чьим-то визгом. В голове у меня все смешалось.

И в эти минуты я вспомнил театр Рено и все, что происходило там много лет назад. Я отчетливо увидел его перед своими глазами. Но этот зал больше походил на римский Колизей. Каким скучным и холодным показался мне процесс записи пластинок и съемки видеоклипов! Он не шел ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас.

Техники подали нам сигнал, и мы выскочили за занавес. При этом мои смертные музыканты спотыкались, потому что ничего в темноте не видели, в то время как я легко преодолел все преграды в виде валяющихся под ногами кабелей и проводов.

Я стоял на самом краю сцены, прямо над головами раскачивающейся и вопящей толпы. Алекс сидел за барабанами, Таф Куки держала в руках сверкающий плоский корпус электрогитары, а перед Ларри поблескивала огромная полукруглая клавиатура синтезатора.

Я оглянулся и посмотрел на гигантские видеоэкраны над сценой, которые должны будут многократно увеличить наши изображения, чтобы нас мог хорошо видеть каждый, кто пришел в зал. Потом снова перевел взгляд на море вопящих и визжащих юнцов.

Волны шума одна за другой накатывались на нас из темноты. Я явственно ощущал запах разгоряченной крови.

Над нами вспыхнули прожектора. Серебристые, голубые, красные лучи яростно метались по сцене, скрещивались и ловили нас в перекресток света. Крики и вопли достигли поистине невероятной высоты. Взглянув на стоящих по местам среди огромного количества проводов и серебристых металлических стоек музыкантов, я увидел, что они тоже возбуждены и буквально упиваются восторженным приемом публики.