Люболь. Книги 1-4 - Вера Авалиани
Лимона просто на порог не пустили. Хоть и знали в лицо. Показали в пороге дарственную, оформленную Седым «за допущенный косяк».
Гия ядовито улыбался. Поздравил с волчьим оскалом Лимона «со статусом». И диск подарил – почему нет? Но заодно сообщил, что права на музыку перешли к вдове его покойного племянника. И он решил у невестки их выкупить лично.
– Что, скис Лимон? – спросил Гия, выпроваживая гостя. – А я тебе еще забыл сказать, что Седой нам отписал и студию, где «порнуху» снимают. Так что, создавай новую, если хочешь. А мы уже собираемся снимать кино, как любимую телку Седого имеет пятнистый дог.
Лимон ушел злым. Но никому о разговоре рассказывать не стал. Больше всего его уязвило то, что их порно-звездочка Рита ему теперь не светит. Вообще-то, и студию Седой создавал, чтобы содержать красотку Маргариту. Она раньше там играла только лесбиянок, хоть и была помешана на нормальном сексе. Седой один не справлялся с ее диким темпераментом. Так что иногда перепадало от Дивы и Лимону. Но всего три раза за год. И воспоминания будоражили долго.
Вызвал он красотку Марго в ресторан для разговора – решил взять ее из студии и платить содержание. Не крепостная же она!
Но оказалось, что крепостная.
Они сидели за столиком в «Сыре», где Лимону всегда нравился интерьер, похожий на внутренности дырчатого «мааздама», а также великолепные вина, подававшиеся к блюдам, большинство из которых были на основе сыра.
Родился Лимон, которого раньше звали Василием, в год Крысы, и этим объяснял свою любовь к сырам типа «камамбера» и «дорн блю» – заплесневелым и таким вкусным. А уж как он обожал твердые сорта!
У него уже слюнки текли от предвкушения, а Маргарита запаздывала. Наконец, пришла сонная, пахнущая постелью и потом.
– Прости, вчера снимали допоздна, я проспала, даже макияж вчерашний. Так что ресторан ты выбрал хорошо. Ведь хоть это и обед для тебя, а для меня – это завтрак.
– И что снимали?
– Заканчиваем начатый проект, – Рита зевнула некрасиво и вульгарно, не прикрыв рот рукой. По щекам осыпалась тушь. И все же она была такой желанной, что Лимону даже есть расхотелось.
– Я теперь вместо Седого. – Лимон не удержался и провел рукой по лицу, будто отряхивая испорченный макияж.
– А на меня, значит, решил лапу наложить, чтоб не увели.
– Спасти тебя хочу. Студия отошла Иллариону, и Гия сегодня мне сказал, что на съемках у тебя будет секс с собакой.
– А ты не видел разве картину, где меня подносили задом к коню.
Лимон был явно шокирован.
– И что?! – вскрикнул он брезгливо.
– И ничего. Его член в меня не поместился. Но собачий-то меньше.
В голосе женщине звучали чисто профессиональные ноты. Она уже мысленно готовилась к необычным съемкам – не более того. Зато у Лимона начались рвотные позывы.
– Короче, езжай домой и собирайся. У меня в Сочи есть домик, на имя матери оформленный. Тебя там не найдут.
– Странный ты, Лимон. Думаешь, там меня какие-нибудь другие плохие парни не заарканят.
– Но не собаки же. К остальному я привык. – Он покраснел. Слова его прозвучали не круто. – Наверное, люблю я тебя, Рита. – Лимон засмущался от своей откровенности.
– Любить – всем телом избить для тебя? – снова зевнула Рита.
– Психологи говорят, что любовь – это незаменимость сексуального объекта. А я хочу только тебя.
– Ты мне врешь или себе? Какая-сякая незаменимость? У вас, бандюг, каждую неделю в постели другая.
– Но она – другая. И я о ней не думаю, не вспоминаю, не хочу в своем доме поселить, как тебя.
– Мне и здесь хорошо. Работа интересная, платят много. А вся эта мутотень с грудничками и борщами вызывает у меня отвращение. Спасать меня не от чего. – Рита сняла с колен салфетку, рукой перекинула растрепавшиеся длинные локоны через плечо и, не прощаясь, удалилась, виляя чуть полноватыми бедрами и подрагивая знатными ягодицами под ярким трикотажным платьем.
Лимон остался за столом и механически доедал сыр, запивая вином. Принесли сырный торт на десерт. Он и в него вонзил вилку.
Мысли его впервые в жизни были философскими.
– Кто людям помогает, тот время тратит зря. Надо послать киллера – завалить некую Настю. Пока молодая вдова на поминках, так хоть знаем, где искать. Она такая, со стрижкой, шатенка. Да что ее искать – именно она будет во всем черном.
Ресторан, где проходили поминки, был относительно скромным, располагался не в центре. Но готовили там хорошо. Все гости банально объедались. Поминки шли вяло. Два мира со стороны Олега и при его жизни не пересекались между собой, а Вадима и вовсе хорошо знала только Настя и чуть-чуть ее мать. Но все полагающиеся слова в адрес покойных были сказаны. Гия произнес тост.
– Он мало жил, но много сделал. И успел побыть счастливым. И его счастье породил ему Олег. – Он поднял рюмку и опрокинул. После чего его вдруг охватило беспокойство.
Гия уже пожалел, что разозлил Лимона. И сказал ему, что авторские права на «эро-рэп» теперь у Насти. Подставил девчонку! Срочно надо спровадить ее из города, и вместе с матерью. Пусть едут в Турцию – там есть надежный дом и друзья.
Он подошел к сидящим рядом матери и дочери и тихо сказал обеим:
– Не привлекая внимания, уходим отсюда. Я уже расплатился за банкет. Сейчас поедем к вам домой, возьмете какие-то вещи и – в Турцию. Здесь еще остались сильные враги.
– Но… – Лилия хотела сказать, что еще им надо девять дней и сорок дней отмечать тут. Но осеклась. Потому что ее Ангел шикнул ей на ухо:
– Делай, как он говорит.
Лилия встала, пошла в сторону туалета. Настя поспешила за ней. И обе они через кухню вышли к машине Георгия.
И как раз в это время Лимон звонил последнему не арестованному и не искалеченному киллеру из их группировки, что нужно «закончить начатое дембелями». И назвал адрес ресторана, который узнал у одного из сотрудников института, где работал Олег, когда тот возвращался с кладбища. Киллер Роб выехал без промедления. Настю он не видел никогда, как и Лимон. Но на поминках любую молодую дамочку, которой будут выражать соболезнования, трудно перепутать с остальными.
Татьяна видела, как ушли в туалет Лилия с Настей, и с беспокойством отметила, что обратно они не вернулись. Она встревожилась и пошла их искать. Как раз в это время в ресторан и прибыл Роб – молодой и глуповатый отморозок.
– Кому тут выражать соболезнование, – спросил он у сидящего с краю явного «ботаника».
