Елена Блонди - ТАТУИРО (HOMO)

– Ну-ну, – Витька поднял руку, – вы еще мне о смысле жизни дискуссию устройте! Я что, неясно выразился?

Ники оскалился, вскочив. Зубы сверкнули, лицо упало в собственную темноту. Зацепил Тину за руку и потащил к дверям. Она, вырвавшись, подбежала к столу и стала запихивать снимки в пакет, роняя скользкие отпечатки на пол и всхлипывая. Собрав все, метнулась в коридор. Ники пошел следом. В дверях обернулся:

– За деньгами придете в офис, вот по этому адресу, – кинул на пол визитную карточку.

Ребята, раскрыв рты, смотрели в сторону коридора. Сквозь медленно закрывающуюся входную дверь шум лифта шершавым одеялом накрывал женские вскрики и мужские раздраженные восклицания.

– Опять скандалят, – поделился один из охранников, включившись, – ну, помирятся, не впервой. Пошли, что ли.

– Да-а, – подытожил Витька, когда они со Степаном остались, наконец, в тихой квартире:

– Цунами, тайфун, ураган, что там еще? Милые бранятся-тешатся все время, оказывается! Крепко же он ее за горло держит!

Нагнулся, поднял с пола залетевший за ножку стола снимок:

– Спят, верно, вместе, – предположил, с одобрением Степкину работу разглядывая.

– Заткнись, а? – попросил Степка, – дай лучше выпить, а то этот Сволочицкий навонял коньяком, хоть закусывай.

– Пойдем, брат, в кухню. А что, он, правда, такой сильный фотограф?

– Где там. Спекулянт чистой воды. Знаешь, как начинал? В парках выслеживал собачек всяких крутых шишек, портреты делал и рассылал потом хозяевам в качестве подарков – с сахарными подписями и расшаркиваниями. Вот и поднялся, через собак и кошечек.

– Да, силен, – Витька оглянулся на окно, прищурился на солнце. Схватил валяющуюся на столе камеру:

– Давай, Степ, на кухне разберись, а у меня тут бабочка, оранжевая. Не улетела, милка, ждет бессмертия!

Глава 9

…Витька потянулся сладко.

Так и начались и поехали все быстрее, как под горку разгоняясь, самые сумасшедие две недели его жизни.

…Нашарил за голой спиной телефон, включил сигнал. Запела полифония оркестром сверчков в тесной коробочке. Ладонь зачесалась от желания прихлопнуть. Надоели! Прежний мобильник, попроще, потерял по дороге с вечеринки. Работа теперь у него такая…

Телефон выпал из кармана куртки, когда они со Степкой запихивали в авто пьяную Тину. А потом и саму куртку, потрепанную и благородно вытертую на локтях, забыл в клубе, где тройка девиц – популярный молодежный коллективчик, последний проект модного продюсера – украла его с презентации.

Из прежней жизни в памяти телефона нужным был только Cтепкин номер, а его Витька знал наизусть. И Степка был всегда рядом, бдительно дыша в ухо, и заламывая несуразные цены за фотосессии. Витька только головой качал, краснел и отворачивался. Делал вид, что это к нему не относится. Но в Степане внезапно проснулся азарт менеджера, и он выдавал невероятные предложения, чувствуя спиной непробиваемую страховку Витькиного дара.

– Мы их! – кричал напарник и корявил пальцы, скручивая фигу, а когда фига уже не желала крутиться, настолько пьян был хозяин, то, помогая другой рукой, сводил в кулак и размахивал перед лицом.

– М-мы их, он-ни у нас – по-смот-рят кузькину мать! – и долго косноязычно рассуждал о таланте, Божием даре, о вечной свободе человека творящего.

Тогда, с девочками, перекрикивая тяжкие вздохи ударных техно-ритмов, тоже говорил много. Полагая, видимо, что на троих и доза красноречия должна быть тройная. Девчонки, все как одна меленькие, тонкокостные, с круглыми свежесделанными грудями и сливочными голыми животиками, хихикали. А потом, перемигнувшись, утащили Витьку под руки через темноту и нервные вспышки в остренький воздух ночной улицы. Поддавая твердыми коленками, запихали на заднее сиденье, – Витька споткнулся, и попал в машину уже плашмя. Уткнулся носом в нежную замшу сиденья, почуял сквозь ароматизатор еле заметный запах кислятины. Поморщился, прикидывая, что, как и сколько раз на этом сиденье делалось. Но не поднялся даже сесть – шалили.

И лишь в огромной квартире-студии со стенами, не доходящими до потолка, так что всю ночь, в постели бескрайней, как пампасы, – слышал тонкие вскрики и захлебы смеха школьницы, которую прихватил из клуба охранник (она была в дурацком платье, очень хорошенькая и пьяная до стекла в глазах, а губы с размазанной помадой – припухшие, чуть вывернутые от недавних стараний), понял, что куртка осталась в клубе. Со Степкой и новой фотокамерой.

Фотокамеру Витька пожалел мимоходом два раза, просыпаясь среди шевеления девичьих тел. От количества горячих рук и гладких ног ему привиделся в какой-то момент кошмарный осьминог в бульоне. Вскинулся брезгливо, и лишь, очнувшись, сознанию дал уговорить себя, порепетировав рассказы про то, как «я – с троими, ну да, теми самыми»… И прикинул кадры – белесые лучи рук, ног – в беспорядке – мертвенькие морские звезды, засосанные темной трясиной сбитой постели.

А куртку старую коричневую пожалел сильнее. Она его была, в отличие от камеры. Камеру ему Наташа купила. Просто так. Они и не спали вместе больше. Но она нянчилась с Витькой. Болтали подолгу. Девушка с удовольствием просвещала его, дабы не садился в калошу на всяких вечеринках и презентациях. Витька чувствовал себя золушкой, при фее Наташе.

Не желая быть должным, предложил Наташеньке поснимать ее. Она отказалась.

Витьку укололо тогда. И – неприязнь, легкая, крылышком мухи. Проскользила, наобещав по-мушиному – вернуться.

Замаявшись раскаянием, Витька прямо спросил о причинах.

Они снова сидели в утреннем кафе. Две сумбурных недели, прошедших со дня их знакомства, вместили целую новую жизнь. И даже – новые традиции проросли в этой жизни. Уже раза четыре, вываливаясь под утро из очередного клуба, и махнув на дела рукой, садились в Наташин автомобильчик и ехали в маленький бар. Снова пили кофе и шоколад. Снова она забиралась с ногами на кожаный диванчик. Но разъезжались – по домам.

– Я с тобой совсем целомудренная стала. Весталка, – смеялась Наташа.

Там, в баре, глядя на разноцветных витражных зайцев, пятнающих старое дерево стола, собрался с духом и – спросил, вертя кукольную чашку. Подставлял гладенькое нутро ее под красное пятно, топил зайца в остатках кофе:

– Наташ, а почему не хочешь сняться? Ты очень красивая. Да и я… я ведь не сделаю плохо.

Вслух стеснялся хвалить сам себя. Мысленно – сколько угодно, перебирал снимки, отсматривал в компьютере, каждый раз удивляясь безмерно, что вот это – он сделал. Он? Смотрел, как на чужое.

Наташа поморщилась чуть заметно, рассмеялась. Что-то рассказала множеством мелких слов – о неумении своем принимать позы, о нефотогеничности…