Алексей Корепанов - Зверь из бездны

Мы обменялись рукопожатием и Блутсберг подвел меня к стойке портье.

— Ключ господину Грегу, — прогудел он, и портье — худощавый парнишка с оттопыренными ушами, любезно улыбнувшись, протянул мне ключ от номера.

— Рады видеть вас в отеле «Сияющий», господин Грег. — Портье еще раз улыбнулся. — Всегда к вашим услугам. Платить будете сразу?

— Пока за сутки. — Я протянул ему кредитную карточку.

Ведомый Блутсбергом, я прошел мимо дремлющего в кресле охранника, миновал целую батарею игровых автоматов и дверь с круглым окошком, за которым виднелось довольно милое, но чересчур разрисованное — до пестроты женское лицо. Женщина внезапно подмигнула мне, но я никак не отреагировал на это предложение; платить за подобные услуги пришлось бы из собственного кармана, а не из средств Унипола, да и не нуждался я пока в этих услугах. Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и прошли чуть ли не в самый конец полутемного коридора.

— Окнами в парк, — сказал Блутсберг. — Вы впервые на Журавлиной, господин Грег?

— Лео, просто Лео, — ответил я, открывая дверь. — По-моему, так будет проще.

— Отлично, — прогудел Блутсберг. — А я просто Свен.

Номер был вполне приличным — стол, диван, кресла, стенной шкаф, визио и прочее. К окну прильнули ветви деревьев. Свен позаботился об ужине — стол был сервирован, оттуда тянуло разными вкусными запахами; однако по моим-то биологическим часам не наступило еще даже время обеда. Я был полон энергии, а мне вместо активных действий предстоял неспешный ужин и сон.

Сняв куртку, я прошел в ванную и смыл с рук межзвездную пыль. Когда я вернулся в комнату, Свен уже расположился за столом.

— Давайте, Лео, пока не остыло. — Он сделал приглашающий жест. Между прочим, здесь, в «Сияющем», очень хорошая традиция: первая кормежка за счет отеля. И готовят недурно.

От этих слов я почувствовал, что аппетит мой начал пробуждаться и, не колеблясь, тоже подсел к столу.

Разговор у нас поначалу шел вполне нейтральный. Я рассказывал о делах на Соколиной, Свен посвящал меня в местные новости. Говорил он как-то нехотя, словно был чем-то озабочен. Но я не лез с вопросами — мало ли у кого какие неурядицы? Я прибыл на Журавлиную Стаю с вполне определенной целью и ничто другое меня сейчас особенно не интересовало.

Свен был из числа тех немногих агентов, что не являлись местными жителями, а переселились с других планет Ассоциации. Как оказалось, он родился и долго жил на Иволге, работал в управлении полиции округа, а затем, в силу личных причин, перебрался на Журавлиную Стаю. Здесь он и попал в поле зрения Унипола и охотно согласился сотрудничать. Ничего незаконного в его деятельности, конечно же, не было — он не взламывал защищенные накопители приват-пользователей и организаций, не копировал конфиденциальную правительственную информацию; он занимался свободным тралением открытых источников, отбирал, обобщал, систематизировал, выявлял тенденции и по нуль-трассе передавал отчеты в Унипол. Это была самая обычная аналитическая работа, которая велась нашими людьми в каждом округе каждого из обитаемых миров. И пользовались мы этой информацией только в интересах следствия.

И все-таки был в этой нашей скрытой агентурной сети некий не совсем приятный для меня налет, некий нежелательный привкус… Нет ничего хуже таких вот вынужденных тайн. Конечно, жили-то мы не в утопическом, придуманном мечтателями, а во вполне реальном мире, и далеко не все в этом мире соответствовало идеалам добра и справедливости — и не учитывать это было, наверное, просто нельзя. Тем не менее, я очень сомневался в нашем моральном праве держать агентуру в суверенных планетарных государствах.

Беседа наша текла неторопливо и наконец я упомянул о происшествии, случившемся в окрестностях Мериды-Гвадианы пятнадцатого июля. Свен немедленно подключился к своей системе, перебрал сообщения и обнаружил те же самые данные накопителя третьей городской больницы, которыми располагал и мой Валентин. Ничего нового по этому происшествию он сообщить не мог и даже не выделил его при анализе для отчета Кондору. И в этом, конечно же, не было ничего удивительного — то, что поведала врачам госпожа Карреро, вполне походило на бред.

— Есть основания считать иначе? — понизив голос, спросил Свен, внимательно глядя на меня своими выпуклыми печальными глазами.

Что-то все-таки его угнетало. Впрочем, у каждого свои проблемы…

Я пожал плечами и ответил:

— Мне нужно побеседовать с госпожой Карреро. Возможно, основа ее видений вполне реальна.

— То есть был какой-то фактор, вызвавший видения? — уточнил Свен.

— Возможно, — неопределенно повторил я. — Я попрошу вас, Свен, обратить особое внимание на сообщения подобного рода. Даже если речь будет идти о явных галлюцинациях. Просто выделяйте их в особую группу.

— Будет сделано. — Свен помолчал, затем, придвинувшись к столу, подпер руками подбородок и, прищурившись, задумчиво сказал: — Понимаете, Лео, мне все чаще приходят в голову мысли о том, что наша борьба, в сущности, бесперспективна. Я уже писал об этом в своем последнем романе… И буду писать еще… Видите ли, мы срезаем верхушки, обрываем пораженные болезнью листья, а корни продолжают оставаться в земле. Безнадежно больные корни… Вновь отрастают верхушки, вновь появляются больные листья, и мы опять и опять, в тысячный, миллионный раз, бродим среди деревьев и обрезаем, обрываем… Бесконечно обрезаем и обрываем. Есть старинная земная легенда об одном человеке — может быть, вы знаете, — который ежедневно затаскивал на вершину горы тяжелый камень, такое ему выпало наказание. А камень снова и снова скатывался вниз.

— Вы считаете, что нам никогда не добраться до корней?

— Увы, — вздохнул Свен.

— И что же, по-вашему, не стоит ничего обрезать и обрывать? Разлечься под деревьями, сложить руки и плевать в небо?

Свен опять вздохнул:

— Корни слишком глубоко, Лео. Человечество греховно по своей природе, греховно от Адама и Евы, получивших за свое прегрешение одежды кожаные, то бишь бренную плоть. Понятие греха стало для него имманентным. Истребить корни можно только уничтожив это, существующее ныне, человечество. Создать новое, свободное от греха. Иисус не искупил грех, потому что грех нельзя искупить, он просто дал возможность, но этой возможностью не воспользовались. Ей-Богу, Лео, эта борьба бесперспективна, она ничего не дает и не может дать. Победы иллюзорны. Конечно, я не располагаю всей информацией, но даже на примере моего округа вижу, что больных листьев становится все больше и больше. Слишком глубоко сидят корни, слишком глубоко…