Тим Каррэн - Червь

Именно поэтому тебе нужно добраться до укрытия. Тебе нужно найти что-то, где они тебя не достанут, или тебе не пережить эту ночь.

Но что? Чердак? Крышу? Грязь продолжала подниматься, и безопасность превращалась уже в какой-то абстрактный термин.

Ему нужно расслабиться. Нужно найти что-то безопасное, но не паниковать, иначе он наделает ошибок. И тогда черви воспользуются этим.

В одном из этих домов должны быть люди.

Люди, с которыми он может объединиться и держать оборону.

Тони остановился, услышав всплеск, по морю грязи побежала рябь. Что-то там было. Что-то двигалось под поверхностью, и это могло быть только одно. Ему нужно двигаться, но этой твари он боялся больше всего. Инстинкт подсказывал ему либо бежать, либо стоять неподвижно. Черви были не такими уж и смышлеными. Очень ловкими хищниками, но не очень умными. Если б он двигался, они нашли бы его. Если будет стоять неподвижно — пройдут мимо.

Осторожно, очень осторожно, он просунул руку под толстовку и вытащил из кармана рубашки сигареты. Закурил и глубоко затянулся.

Видишь? Видишь, каким тихим можешь быть, если нужно?

Он стоял и курил, неподвижный как столб.

Вокруг него снова появилась рябь. Грязь бурлила и плескалась. Наконец все стихло. Он вздохнул и расслабился.

И тут он увидел фигуру, движущуюся в его направлении.

20

Смерть будет последним затяжным поцелуем любви, решила Ева Юнг. Она придет в ночи и своими жаркими губами зажжет последний огонь в остывающих углях ее сердца, в эту самую темную из всех ночей, сюда, в эту кровать, где они с мужем когда-то занимались любовью.

Соседние дома рушились. Она слышала грохот падающих стен и обваливающихся крыш. Ее собственный дом трясло. Фундамент треснул. Черная жижа заполняла ниши, словно темная артериальная кровь. Затопляла все вокруг, продолжая подниматься. Ева слышала, как лопаются трубы, и извилистые формы скользят по коридорам, ползут вверх по лестницам.

Но почти не обращала на это внимания. Она чувствовала лишь гнет прошлых лет и их бесформенную пустоту. Она лежала под простынями, обнаженная. Ее тело было покрыто легкой испариной — потом страха и ожидания. В душе она была непорочной девственницей, ее перезревший плод так и не был сорван и вкушен, но оставался сочным и целым. Скоро, уже очень скоро ее одиночеству придет конец.

Она услышала какой-то звук в коридоре за приоткрытой дверью — тихий, похожий на шелест атласных простыней.

Леонард? Леонард, это ты?

Хотя где-то в пустых коридорах сознания она понимала, что Леонард мертв, но продолжала ждать его, и не удивилась бы появлению в дверном проеме его темной фигуры. Ей показалось, что она чувствует запах его одеколона, всегда напоминавшего ей хорошо смазанную кожу и зеленые сосновые леса. Но то, что она почувствовала, что заполнило комнату темными испарениями, было чем-то другим. Ее дыхание участилось. Дверь распахнулась, и она ощутила мерзкий, сладковатый запах ее любовника. Он пришел непрошеный, голодный и похотливый. Она станет его мясом и его вином, и он будет вкушать ее, одурманенный тем, что она вынуждена будет ему предложить.

Принеси мне свою любовь. Принеси мне ее грязь и скверну. Позволь окунуться в нее.

Ее любовник приблизился к постели с тем же соблазнительным атласным шуршанием. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Дыхание участилось. Кожа покрылась мурашками. Она чувствовала запах того, что пришло за ней. Комнату заполнил смрад гниющих сточных канав, но она не обращала на него внимания. Она чувствовала лишь запах одеколона — запах сосновых лесов, трубочного табака и потертой кожи. Ее безумие в последнюю ночь ее жизни достигло своего апогея — грезы и фантазии затмили реальность.

Пожалуйста, о, боже, пожалуйста, не заставляй меня ждать, пожалуйста… пожалуйста…

Но, почти не осознавая этого, Ева обнаружила себя, раскрыв любовнику свои секреты. Она раздвинула ноги, чтобы он мог войти в нее. Любовник поднял голову над кроватью. Ева не смела смотреть на него, чтобы не разрушить красоту последних драгоценных мгновений. Это был Леонард, и она верила в это. Один взгляд на мерзкую, блестящую, истекающую гноем тварь мог вдребезги разбить ее иллюзии. Поэтому она старалась не смотреть на нависшее над ней гигантское раздувшееся червеобразное существо. Его сегменты растянулись, явив огромную овальную пасть с рядами острых как бритвы зубов, и свисающими нитями едкой слизи. Она чувствовала, как капли его слюны жгут ее лоно.

Ну же… сделай это…

И ее любовник сделал. Бешено вращаясь, проник в нее, вызвав обжигающую боль. Разрезанная, искромсанная, она тонула в своей превратившейся в кровавую ванну постели. Продолжала кричать, испытав напоследок извращенный вкус порока. Уже буквально разорванная пополам, она наконец осознала, что смерь это действительно последний затяжной поцелуй любви.

21

Кэтлин брела через грязь, не в силах уже выносить ее гнилостные испарения. Казалось, что мир пах так всегда. В тесных, переполненных закоулках ее сознания уже не осталось воспоминаний о мире, незатопленном пузырящейся черной жижей. Она стояла и смотрела на грязь, чувствуя, как та омывает ее своими неторопливыми потоками.

— Не волнуйся, Джесси, — сказала она. — Мама вытащит тебя отсюда. Во что бы то ни стало.

Ослабшая от потери крови, она встряхнула головой, отгоняя головокружение. Ей нужно сконцентрироваться, иначе они никогда не выберутся отсюда. К счастью, ребенок был не тяжелый.

Она двинулась вперед, осторожно ступая ногами. Ей нельзя поскальзываться.

Всхлипывая, она крепче прижала ребенка к груди, несмотря на пульсирующую во всем теле боль. Но это не так уж и плохо — боль поддерживала ее в сознании и заставляла идти дальше.

Кэтлин задумалась, остался ли в округе кто-нибудь еще.

Она видела свет в некоторых домах, но это ничего не значило.

— Окей, Джесси, мама будет идти, пока не выведет нас куда-нибудь.

Многие дома на Пайн-стрит продолжали рушиться, поэтому Кэтлин не знала, куда идти. Но ей нужно глядеть в оба, потому что Джесси нельзя здесь находиться, а ей, ей-богу, нужно уже присесть.

Двигаясь на автомате на негнущихся ногах, она брела вперед через грязевое море.

22

Ферн О'Коннор сидела на кухне и ждала, всматриваясь во тьму.

Что-то слишком долго нет Марва, — подумала она, заглядывая в слив и морщась от невыносимого запаха. Он уже должен был вернуться.