Кларк Смит - Затерянные миры. Аверуан

— Значит, это правда? — спросил Ансельм. — Он был твоим любовником, и ты сделала его оборотнем?

— Да, он был моим любовником в незапамятные времена. Но оборотнем он стал по собственной вине, из-за пагубного любопытства, напившись из заколдованного источника. С тех пор он не раз пожалел об этом, ибо волчье обличье хотя и дает ему некоторые преимущества, сильно ограничивает его колдовские способности. Он хочет вернуть себе человеческий облик, и если это ему удастся, он будет вдвойне опасен. Мне следовало бы получше за ним присматривать, ибо он недавно украл у меня рецепт снадобья, возвращающего человеческий облик. Пока лишь проклятый корень возвращает ему человеческий видно, когда же он сварит и выпьет зелье из корня, он навсегда станет человеком. Я думаю, что он дожидается новолуния, когда заклятье ликантропии на время теряет силу.

— Но за что Малаки ненавидит меня? — с недоумением спросил Ансельм. — И как мне помочь тебе справиться с ним?

— Твой первый вопрос немного глуп, мой дорогой. Конечно, он ревнует тебя ко мне. Что же касается помощи… Я, кажется, придумала неплохую шутку, которую мы вскоре с ним сыграем.

Волшебница извлекла из-за корсажа маленький треугольный фиал рубинового стекла.

— Этот фиал, — объяснила она Ансельму, — наполнен водой из того самого источника. Из своего видения я узнала, что Малаки держит свежесваренное зелье в точно таком же. Если ты сможешь незаметно подменить его, последствия могут быть забавными.

Ансельм пылко заверил ее, что готов это сделать.

— Скоро наступит подходящее время. Малаки часто охотится в полуденные часы, а если он и вернется раньше времени, ты всегда можешь сказать, что пришел по его приглашению.

Волшебница подробно объяснила Ансельму, как добраться до логова оборотня. Кроме того, принесла ему меч, объяснив, что клинок заговорен.

— Волк может повести себя непредсказуемо, — проговорила Сефора. — Если он набросится на тебя, деревянная дубина будет плохой защитой.

Найти логово волка оказалось несложно, ибо туда вела протоптанная дорожка. Жилищем Малаки были развалины разрушенной башни, от которой остался только замшелый фундамент, густо заросший лещиной. Вход в логово, по всей видимости, когда-то был высокими воротами, теперь же он превратился в простой лаз, который прорывают животные, чтобы попасть в свою нору.

Ансельм заколебался перед входом.

— Ты здесь, Малаки дю Маре? — прокричал он.

Ответа не последовало. Из темной норы не доносилось ни единого звука. Ансельм позвал еще раз. Наконец, встав на четвереньки, он протиснулся в узкий лаз.

Тусклый свет лился сверху сквозь несколько отверстий, образовавшихся там, где стена обвалилась. Место походило скорее на пещеру, нежели на человеческое жилье. В нос юноше ударил тяжелый запах хищного зверя. Пол был усеян обглоданными костями, сухой травой, расколотыми или заржавевшими сосудами. Позеленевший медный чайник свисал с треноги над остывшим кострищем. Отсыревшие рукописи гнили в ржавых металлических переплетах. На сломанном колченогом столе, среди всякого хлама, Ансельм приметил пурпурный фиал, похожий на тот, что дала ему Сефора.

Ансельм огляделся вокруг и внимательно прислушался, затем, не теряя времени, подменил сосуды. Украденный пузырек немедленно перекочевал под его камзол.

Внезапно у входа раздались шаги. Повернувшись, Ансельм столкнулся с черным волком. Зверь присел на задние лапы, точно собираясь прыгнуть. Глаза его горели, как угли. Ансельм судорожно сжал рукоятку меча.

Глаза волка следили за каждым его движением; казалось, он узнал меч. Отвернувшись от Ансельма, он начал жевать корни похожего на чеснок растения.

В этот раз обратное превращение было неполным Перед Ансельмом появились голова и тело Малаки дю Маре, но ноги его были задними лапами чудовищного волка. Он напоминал кошмарное создание из древних легенд.

— Твой визит — большая честь для меня, — прорычал он. В глазах его явственно читалось подозрение. — Немногие удостоили посещением мое убогое жилище, и я благодарен тебе. В знак признательности за твою доброту я хочу сделать тебе подарок.

Он подошел к разломанному столу и порылся в наваленной на нем куче всевозможных вещей. Выудив оттуда богато украшенное серебряное зеркальце, которое, несомненно, привело бы в восторг любую модницу, он протянул его Ансельму.

— Это — зеркало Истины, — объяснил он. — В нем отражается подлинная сущность вещей, колдовские чары не могут обмануть его. Ты не поверил мне, когда я предостерегал тебя. Но если ты поднесешь зеркальце к лицу волшебницы и посмотришь на отражение, то поймешь, что ее красота — не что иное, как бессовестный обман — маска древнего ужаса и порока. Если ты сомневаешься в моих словах, поднеси зеркало к моему лицу, вот так — ибо я тоже часть незапамятного зла этой страны.

Повиновавшись указанию Малаки, Ансельм чуть не выронил зеркало, ибо оно отразило лицо, которое давно должно было стать добычей могильных червей.

Это зрелище так сильно потрясло его, что позже он не мог вспомнить, как выбрался из логова оборотня. Странное зеркало все еще было у него в руках, и он несколько раз порывался выбросить его, но не смог этого сделать. Юноша пытался убедить себя, что виденное в зеркале было результатом какого-то ловкого фокуса. Он отказывался верить, что может увидеть Сефору в зеркале вовсе не той юной красавицей, чьи поцелуи еще пламенели на его губах.

Все эти мысли, однако, тут же вылетели у него из головы, когда он вернулся в башню. Пока его не было, в Силер прибыло трое гостей. Они стояли перед Сефорой, которая с безмятежной улыбкой им что-то объясняла. Ансельм узнал посетителей с великим изумлением, ибо одной из них была Доротея де Флеше, одетая в элегантное дорожное платье. В двух других он узнал слуг ее отца, вооруженных до зубов. Они были увешаны арбалетами, мечами и кинжалами, но, несмотря на весь этот арсенал, явно чувствовали себя не в своей тарелке. Лишь Доротея сохраняла свою обычную самоуверенность.

— Что ты делаешь в этом странном месте? — воскликнула она. — И кто такая эта женщина — Силера, как она себя называет?

Ансельм решил, что она вряд ли поймет любой ответ, который он мог бы ей дать. Он взглянул на Сефору, затем снова на Доротею. Сефора была средоточием всей красоты и нежности, о которых он мечтал. Как мог он вообразить, что влюблен в Доротею; как мог стать отшельником из-за ее холодности? Она была хорошенькой но прелесть ее была быстро преходящей прелестью юности. К тому же она оказалась непроходимо глупа и напрочь лишена воображения. В самом расцвете юности она была скучна, как почтенная матрона. Не удивительно, что она никогда не могла его понять.