Оксана Алексеева - Я и мой воображаемый недруг

Я вернулась в институт уже к концу недели, и Артем, к нашей пущей радости, пересел ко мне. Навострил лыжи — тут уж грех спорить. Однако свидание наше отложилось, потому что кто-то поднял вопрос о «выпасе». Артем и предложил всей группой отправиться к его родителям на дачу — там дом отапливаемый, не замерзнем. То есть не просто «выпас», а «выпас» по полной программе — с ночевкой и шашлыками. Все с радостью эту идею подхватили. Тут же скинулись и разобрали обязанности — кто покупает и маринует мясо, кто тарится другими продуктами, кто отвечает за спиртное. Артем объяснил всем, у кого были машины, как добираться, остальные — на автобусе. В общем, гулянья планировались грандиозные.

Но оказалось, что они только грандиозно планировались. Часов через пять сумасшедших танцев, диких песнопений и совместных воспоминаний, все уже порядком подустали. Андрей вообще прямо за столом уснул, его парни потом утащили на диван. Вскоре и остальные постепенно начали разбредаться по большому дому, чтобы поуютнее устроиться. Но Сережа наслаждался — хотя сам и не мог принимать участия и даже выпить, ему явно все нравилось. Артем тоже был очень пьян, а я решила отправиться спать. Пока я тут, Сережа сможет делать все, что угодно. Пусть хотя бы посидит рядом со старым другом — и то хорошо.

Но как только дом окончательно затих, я вздрогнула от чужого прикосновения. Повернулась — прямо дежавю. Только на этот раз передо мной было лицо Андрея. Я по ухмылке сразу сообразила, что происходит:

— Ты спятил?

— Он в полном отрубе! — Сережа шептал. — Пошли, Маш, погуляем! Все уже спят…

Схватил меня за руку и потащил, не давая возможности отказаться. Уже на улице я со смехом осмотрела его — Андрей не слишком красивый парень, розовощекий, немного полноватый — не в моем вкусе, но этого озорства в его глазах я никогда раньше не видела.

— А если он проснется?

Сережа махнул рукой:

— Не волнуйся. Он вообще в ауте. Ну даже если проснется — придумаешь что-нибудь! Ты ж у меня сообразительная. В любом случае, сильно трезвым он никак не проснется.

Он снова схватил меня за руку и потащил в темноту.

— Пошли на пустырь! Я телефон прихватил — у нас будет музыка!

Я со смехом спешила за ним, стараясь ни обо что не споткнуться.

Мы остановились на какой-то поляне за дачами. Вокруг — черный лес, а тут светло — как на арене, освещаемой только звездами. Сережа порыскал в плей-листе, а потом включил какую-то зверскую песню, поднял руку с телефоном вверх, а другой схватил меня за талию.

— Никогда не замечал, какая ты высокая, Маш!

Мы танцевали что-то вроде медленного танца, хотя музыка совсем не соответствовала. Или мы музыке не соответствовали?

— Это просто Андрей ростом ниже тебя, — ответила я и положила руки ему на плечи.

— Точно! Но смотри, как у меня получается уже отлично управлять телом — со стороны и не подумаешь… — он в подтверждение своих слов легко крутанул меня. Правда, при этом я запнулась о камень, но он не дал мне упасть: — Вот только тело это неповоротливое.

— Твое было лучше, — сказала я, восстановив равновесие.

— Факт! Мое вообще было лучше всех! — он рассмеялся в небо.

— Наш самовлюбленный Сереженька — собственной персоной!

Мы оба остановились и теперь смотрели вверх. Странное ощущение — вокруг только бесконечный купол, словно втягивающий в себя своей глубиной. И будто ничего больше нет — только небо и мы, так и обнимающие друг друга. Я только потом заметила, что музыка не играет — наверное, потому что космос требует тишины.

— Я не хотел умирать, Маш, — он сказал это так тихо, что я даже не смогла бы отличить его голос от голоса Андрея.

Внутри от его шепота что-то засвербило.

— Мне жаль, что ты умер.

И снова тишина и бесконечность.

— Я не был готов умирать. Я знаю — это звучит глупо, никто не готов… Но я отказался. Отказался перестать существовать, понимаешь? Может, я поэтому и не нашел свою дверь?

Я опустила голову и теперь смотрела в лицо Андрея, черты которого не имели ничего общего с Сережиными.

— Ты думаешь, что дальше ничего нет? Что если бы ты пошел дальше, то просто перестал бы существовать?

Он тоже посмотрел на меня:

— Да, Маш. Если там что и есть, то только еще более плотный туман. И никаких звезд.

Я не могла ни согласиться с этим, ни оспорить. А просто порывисто обняла его:

— Тогда хорошо, что ты нашел способ существовать дальше.

Он вдруг отпихнул меня и заговорил громко:

— Ты замерзла? Холодно. Недавно ж болела! — протянул мне руку. — Мадам, позвольте пригласить вас на выставку!

Я уже снова смеялась:

— На какую еще выставку?

— На выставку матрешек! — торжественно объявил он и снова куда-то меня потащил.

Я не самый большой любитель пробираться на чужие дачи, но выбора мне не оставили. Очевидно же, что он сюда не раз уже залезал — знал точно, где открыть щеколду, в какое окно пролезть, где включается свет. В этом доме было холодно, но все же гораздо теплее, чем на улице.

На полке действительно стояла целая коллекция разных матрешек — штук тридцать! И не боятся же хозяева, что кто-то украдет. А может, просто не успели вывезти вещи с дачи — к зиме обычно все так делают, а пока только октябрь. Мы рассмотрели «выставку», а потом нашли старые газеты с кроссвордами. Наверное, нам обоим не хотелось возвращаться к остальным: ему — потому что он был счастлив почувствовать себя живым, мне — потому что мне нравилось видеть, как он счастлив.

— Сереж, а почему ты позвал меня? Ведь ты мог точно также вселиться в Андрея и пообщаться с тем же Артемом.

Он оторвал глаза от кроссворда:

— Ага. И гундосить в нос о том, как я не мог сдать типовые на первом курсе? Если бы Андрюха загундосил о чем-то еще, то люди сразу заподозрили бы неладное. А с тобой мне хоть притворяться занудой не надо.

Я рассмеялась и потрепала его по волосам. Он показательно замурчал и начал, как кот, подсовывать мне голову под ладонь, чтоб погладила. Я, конечно, это сделала:

— Черт, как же приятно! Я соскучился по прикосновениям больше, чем по чему-то еще. Стопроцентный гедонист!

Он уже уложил голову мне на колени, чтоб мне было удобнее выполнять свои прямые обязанности. Сам Сережа разве что ножкой не подрагивал от восторга, газету просто отбросил за ненадобностью.

— А разве ты что-то чувствуешь?

— Угу. Чувствую все, что чувствует тело. Так что если ты до сих пор на меня зла, то можешь и треснуть.

Даже если бы я была зла на него, то все равно бы не стала портить ему день — такое короткое его время. Как я могу отнять у него эти минуты почти воскрешения?