Сьюзен Хилл - Туман в зеркале

Резким толчком открыв дверь, я сразу оказался в самой уютной и приятной гостиной. Светились лампы, в камине ярко горел огонь, рядом стояли медное ведерко, наполненное углем, и поленья, аккуратно сложенные с обеих сторон. Письменный стол, изящный столик красного дерева, глубокие кресла, полки с книгами, красивый персидский ковер, блюда с фруктами и орехами на буфете — у меня возникло такое ощущение, будто комната ждала меня, как старый друг, и я сел прямо в пальто, закрыл глаза, и невольно из самых глубин моего существа поднялся глубокий вздох облегчения и удовлетворения, а вместе с ним на выдохе ушли вся усталость и беспокойство, весь страх — да, это был своего рода страх, столь сковывавший и мучивший меня весь этот день, как и несколько предыдущих.

И пока я сидел, из-за крыш донесся нежный колокольный звон, а потом пробили часы, и звук был сладким, еще более убаюкивающим и успокаивающим.

Остальная часть апартаментов — когда я встряхнулся, чтобы их исследовать, — состояла из небольшой ванной комнаты и спальни, обставленной более просто, но тем не менее со вкусом. Напротив окна на стене висело высокое зеркало в резной золоченой раме. При виде него я вздрогнул. Я уже видел когда-то это зеркало, оно было мне настолько знакомо, что я мысленно вернулся через все минувшие годы в бунгало моего опекуна, спрашивая себя, возможно ли, чтобы там висело нечто подобное, — однако я был уверен, что ничего такого не было: в этом скромном маленьком доме не было ничего настолько вычурного. Я вновь озадаченно уставился на зеркало, прослеживая взглядом каждый завиток и орнамент, уверенный, что уже делал это прежде множество раз, исследуя глубины моей памяти. Но, не найдя ни намека на то, где я все это видел, вынужден был сдаться.

Я раздвинул тяжелые бархатные шторы, закрывавшие окно гостиной, и посмотрел вниз, но смог различить лишь заснеженные сады и площадки для спортивных игр, простирающиеся вдаль, в темноту. Спальня же выходила на главный двор, мощенный булыжником, статую короля и боковую стену высокой часовни.

На столике лежали сегодняшние газеты и несколько журналов, стояли графины с хересом и портвейном. Я распаковал вещи, умылся и, устроившись поудобнее в халате и домашних тапочках, согрелся стаканчиком у огня.

Я захватил с собой чистые блокноты и набор новых карандашей и сейчас выложил их, не сомневаясь, что на следующее утро меня первым же делом отведут в библиотеку, покажут архив Вейна, и я, взяв на себя бремя ученого и биографа, буду спокойно и размеренно работать следующие несколько дней. Это видение полностью захватило меня — ведь, несмотря на то что я очень долго был путешественником, даже искателем приключений, и редко останавливался надолго где бы то ни было, я читал, учился, пытался восполнить пробелы в своем образовании и даже написал — наверное, в подражание Вейну — несколько небольших обзорных статей о востоке и моих тамошних странствиях. Сейчас, сидя у яркого огня, я видел в мечтах свое имя, тисненное золотыми буквами на корешках солидных томов, слышал, как обо мне говорят: «Джеймс Монмут, ученый», «Монмут, писатель».

Мои безобидные фантазии были ненадолго прерваны привратником, который принес поднос с ужином — простой и очень вкусной пищей, приготовленной, как он сказал, им самим: «Школа сейчас пустует, сэр, и поэтому повара нет». Кроме того, он принес письмо от доктора Дансера, полученное с последней почтой.

Приветствую вас в Элтоне и приношу извинения за мое вынужденное отсутствие сегодня вечером. Надеюсь, вы найдете все, что необходимо для вашего удобства и комфорта. Биглоу присмотрит за всем, а я буду ждать встречи с вами завтра утром — я вернусь сегодня вечером, очень поздно, если позволит погода, но не стану тревожить вас, — чтобы оказать вам всю ту помощь, какую смогу, хотя, боюсь, это будет не слишком много. Не доставите ли вы мне удовольствие отобедать со мной завтра вечером?

Чуть позже, вытаскивая часы, чтобы завести их, я наткнулся на маленькую визитную карточку, которую несколькими часами ранее спрятал в свой жилетный карман.

Леди Куинсбридж         Пайр    Хисли-Бичес      Беркшир      Хисли, 25

Ее встревоженное лицо, глядящее из окна вагона, всплыло у меня в памяти, и, сидя в кресле, у камина, я спокойно размышлял над ее необычными предупреждениям и предчувствиям, о которых она мне говорила, но по-прежнему находил в них не больше смысла, чем в подобных же предостережениях из других источников, да и вообще не мог в этой уютной, безопасной обстановке воспринимать их серьезно. Однако же я решил принять ее приглашение на Рождество, потому что она была мне приятна, и я был равно и польщен, и признателен, но в первую очередь потому, что я чувствовал: настало время войти в английское общество и постепенно стать там своим.

Как правило, я всегда был человеком воздержанным, но в тот вечер, выпив лишнюю рюмку портвейна, погрузился в полудрему у горячего камина, а когда поднялся, чтобы пойти в постель, почувствовал мгновенное головокружение. В спальне было холоднее, я настежь открыл окно, и от запаха свежего, наполненного снегом ночного воздуха голова моя быстро прояснилась. Когда я чуть высунулся наружу, толстый пласт снега внезапно рухнул вниз, во двор.

Нигде не было ни огонька, дома вокруг меня были погружены в тишину. Небо очистилось, ярко сияли звезды.

Когда я был маленьким, опекун рассказывал мне порой о днях, проведенных им в Кембридже, и в уме у меня сложились образы, дополненные гравюрами и картинками из книг, — древние стены и внутренние дворики, спокойные, тихие места, посвященные занятиям, но при этом наполненные отзвуками оживленных голосов и быстрых юношеских шагов, и, возможно, хотя я не был ни слишком умным, ни чрезмерно начитанным ребенком, меня втайне тянуло туда, — и эта тоска так и не покинула меня окончательно, она оставалась по-прежнему, скрытая от всех и полузабытая. Сейчас она ожила вновь — я узнавал в этой школе многие характерные черты старых университетов и долго стоял так, глядя вниз на заснеженный дворик, вспоминая своего опекуна, счастливый тем, что стал наконец частью этого мира.

Раздевшись, я принялся размышлять о докторе Валентайне Дансере, с которым мне предстояло познакомиться на следующее утро, и о стопке черных блокнотов на моем столе, о том, что должно было их заполнить, и испытывал в равной мере радость и предвосхищение. Это будет хороший день. Я ждал его с нетерпением. Я считал себя счастливым человеком. Но тут по двору внезапно пробежал порыв холодного ветра, задул в мое открытое окно, я вздрогнул и закрыл его, теперь уже вполне готовый лечь и заснуть.