Джеймс Херберт - Тьма

В доме номер 32, расположенном напротив, Эрик Чаннинг разочарованно крякнул. Обычно девушка оставляла занавески полуоткрытыми, явно не догадываясь, что за ней наблюдают из противоположных окон. За последний год Эрик провел немало часов одинокого бдения в своей спальне, тогда как его жена пребывала в уверенности, что он возится с самодельной железной дорогой в соседней комнате. Он знал, что Вероника считала его паровозики детской забавой для мужчины тридцати восьми лет, но, как она часто повторяла в компании, это удерживает его от греха. Подглядывание было не таким уж простым делом: глаза прикованы к окну, а слух напряженно ловит каждый звук на лестнице, чтобы не пропустить шагов жены. Услышав, что дверь гостиной открывается, он обычно бесшумно бросался на площадку, делая вид, будто только что вышел из уборной. Если бы жена его застукала, ему бы здорово досталось. Часами просиживал он там на холоде, не отрывая глаз от яркого просвета шириной от десяти до восемнадцати дюймов, — в зависимости от того, насколько небрежно она задернет занавески, — возбуждаясь при малейших признаках движения и доводя себя чуть ли не до остановки сердца при ее появлении. В удачные вечера она внезапно появлялась в одних трусиках и бюстгальтере. Однажды — всего лишь однажды — в какой-то сверхудачный вечер, она сняла бюстгальтер, стоя перед окном! Временами он начинал сомневаться, что девушка действительно не догадывается о том интересе, который вызывает ее цветущее юное тело, и не знает, что он наблюдает за ней из засады, как она выставляет его напоказ.

Эрик просидел у окна еще десять минут, слегка отодвинув лицо от щели между занавесками, чтобы его не освещал уличный свет. По опыту он знал, что сегодня неудачный вечер: больше он ничего не увидит. Но он будет снова и снова подскакивать к окну, чтобы убедиться, что за время его отсутствия просвет не расширился, хотя точно знал, что вечерний спектакль окончен. Когда она внезапно появилась в окне, ему пришлось отшатнуться в тень. Сердце бешено колотилось. Но девушка только посмотрела на проходивших мимо полицейских. Из-за них, должно быть, она и закрыла занавески. Назойливые ублюдки! Он нехотя оторвался от окна и вышел из комнаты, затаив в душе скорбь. Порой ему хотелось стать Кларком Кентом и обладать рентгеновским зрением. Или человеком-невидимкой — тогда он мог бы проникать к ней в комнату.

Когда он появился в дверях, жена на мгновение оторвалась от экрана и перестала вязать.

— Ты решил сегодня не играть со своими паровозиками, дорогой? — спросила она.

— Да, — мрачно ответил он. — Сегодня что-то не хочется, любимая.

Полицейские на улице шагали в ногу.

— Чертовски холодная ночь, Дел, — сказал один, дуя на застывшие в перчатках руки.

— Точно. Не понимаю, почему нельзя выделить еще одну «панду»?

— Чтобы каждую ночь зря гонять машину по одной улице? И так машин на участке не хватает.

— Зато шлемов хоть отбавляй.

— Чего?

— Машин не хватает, зато шлемов полно. За этот год я три штуки получил. После каждого футбольного матча на шлеме остаются вмятины.

— Ну?

— Я на всех матчах дежурю. Давно пора сажать этих малолетних подонков на пару недель, а не позволять им отделываться ничтожным штрафом.

— Да, я тоже люблю дежурить на футболе. Так ты, значит, получил три новых шлема?

— И новую рацию. Какой-то подонок схватил мою старую — и бежать. Толпа расступилась перед ним, как Красное море перед иудеями. Правда, когда я за ним погнался, он бросил рацию мне под ноги.

Некоторое время они шагали в молчании, с удовольствием прислушиваясь к звуку своей согласной поступи в ночной тишине.

— Да, их у нас полно.

— Чего — шлемов?

— Нет, подонков. Мало новобранцев приходит служить в полицию, вот что. Шлемов всем хватило бы. И раций.

— Патрульных машин маловато.

— Точно. Маловато. Слушай, подает голос.

— Кто?

— Рация.

— И правда. А все-таки удобная эта штука, рация. Никогда не знаешь, когда она заверещит. — Они опять прошли несколько шагов в молчании. — Слишком много их, понимаешь?

— Чего, шлемов?

— Да нет, идиот. Хулиганов футбольных. Их много, а нас мало. Нам уже с ними не справиться. И раньше, бывало, являлись несколько смутьянов на матч... а теперь их большинство. Со всеми не управиться.

— Да, много психов развелось.

— Нет, они просто идут на поводу у своих главарей. Их затягивает сама атмосфера.

— Будь моя воля, я бы такое с ними сделал! Дел хмыкнул:

— Тебе не позволят, сынок. Они же просто жертвы окружающей среды.

— Окружающей среды? Лично я не видел среди них ни одного рахитика. А вот хорошая порка, черт возьми, пошла бы им на пользу.

— Ну, это не позиция. Нельзя расстраивать наших доброжелательных работников социальной сферы.

Издевательская усмешка молодого полицейского осталась незамеченной, так как они вошли как раз в темный, не освещенный фонарем участок. Он искоса взглянул налево, где во мраке маячило огромное, стоявшее на отшибе здание.

— От этого дома меня почему-то всегда в дрожь бросает, — произнес он.

— Да, и у меня тоже к нему душа не лежит.

— Еще одна компания буйнопомешанных.

Дел кивнул в знак согласия:

— Похоже, эта улица свое получила.

Молодой полицейский оглянулся.

— Интересно, чья сегодня очередь?

Дел усмехнулся:

— Нет она заслужила немного мира и покоя, эта улица. Хлебнула бед. Не думаю, что здесь остался хоть один убийца.

— Будем надеяться, что ты прав, — ответил молодой, и полицейские продолжили свой ночной обход. Когда они миновали дом под названием «Бичвуд», звук их шагов стал почти не слышен.

Джули налила в чашку подогретое молоко и отпила немного для пробы. Она ничего не имела против, чтобы молоко обожгло глотку этого старого ублюдка, но тогда бы он всю ночь прохныкал. А она не была уверена, что сможет это выдержать.

Шесть лет она служила у него на побегушках: шесть лет нянчилась с ним, успокаивала, убирала за ним грязь и... делала кое-что еще. Сколько он еще протянет? Когда она пришла сюда из частного агентства по уходу за престарелыми, ей показалось, что старику осталось жить года два, самое большее — три. Но он ее надул. Шесть лет! Искушение подсыпать ему что-нибудь в суп или молоко было почти непреодолимым, но она понимала, что надо соблюдать осторожность. Обстоятельства сочтут подозрительными. Его завещание сразу укажет на нее, никому другому он свои деньги не оставит. Он не был богачом — Джули это знала, — но у него хватало средств, чтобы все эти годы платить ей жалованье, не имея никаких явных источников дохода; кроме того, он владел домом, в котором они жили. Боже, когда он умрет, она превратит этот дом в картинку!.. Возможно, устроит в нем фешенебельный дом престарелых. Он ведь достаточно большой. На Уиллоу-роуд всего несколько таких старых викторианских особняков, знававших лучшие времена, но все они поглощены общей серостью позднее появившихся домов. Да, из этого получится превосходный дом престарелых. Пять-шесть стариков, и чтобы никаких сложных заболеваний — это слишком хлопотно. И совсем немного персонала. Сама-то она не станет больше прислуживать! Ее единственной обязанностью будет следить, чтобы все шло как положено. Сколько же у старика денег? Ее глаза жадно сверкнули в полумраке кухни. Он довольно часто намекал насчет «небольших сбережений», которые откладывал, как говорил, специально для нее. Джули пыталась выведать — окольным путем, разумеется, — какую сумму составляют эти «сбережения», но старый болван только лукаво хихикал и потирал нос морщинистым пальцем. Хитрый старый ублюдок.