Дин Кунц - Видение

— Я больше не слышу шелеста крыльев. Я не могу чувствовать их. Нам не надо больше никогда говорить о крыльях.

— Мы обязательно будем говорить об этом.

— Я не буду говорить больше о крыльях, черт подери!

Она резко тряхнула головой. Она была удивлена и испугана собственной резкостью.

— По крайней мере сегодня.

— Хорошо, — сказал Каувел. — Договорились. Это не означает, что вам не надо говорить об этом.

Он снова начал протирать свои очки.

— Давайте вернемся к тому, что вы можете вспомнить. Бертон Митчелл бил вас?

— Думаю, да.

— Вас нашли в его домике?

— В его гостиной.

— И вы были жестоко избиты?

— Да.

— И потом вы сказали всем, что это сделал он?

— Но я не могу вспомнить, как это было. Я помню только боль, нестерпимую боль. Но только мгновение.

— А потом вы потеряли сознание. Вы потеряли сознание после первого удара.

— Так все говорили. Он, наверное, наносил мне удары, уже когда я была без сознания. Я бы не смогла долго противостоять ему. Я была маленькой девочкой.

— А ножом он пользовался?

— Я была вся порезана.

— Как долго вы пролежали потом в больнице?

— Более двух недель.

— Сколько швов вам наложили?

— Около сотни.

Салон красоты был наполнен запахами шампуня, одеколона и различных ароматических масел. Он мог бы также пахнуть женским потом.

На полу были разбросаны волосы. Они цеплялись за него, когда он начал насиловать ее.

Она отказалась как-то реагировать на него. Она ни откликнулась на его желание, ни стала ему сопротивляться. Она просто спокойно лежала. Ее глаза были похожи на глаза мертвой.

Он не ненавидел ее за это. За всю свою жизнь он никогда не требовал от женщин страсти. В первые несколько месяцев с новой любовницей агрессия и нежность во время полового акта были для него терпимы на короткое время, и он мог быть нежным. Но через несколько месяцев ему требовался страх. Только это доводило его до оргазма. Чем больше они боялись его, тем больше ему это нравилось.

Лежа на ней, он чувствовал, как сильно бьется ее сердце, подталкиваемое страхом. Это возбуждало его, и он начал двигаться быстрее и быстрее.

— Большая часть ударов Митчелла пришлась вам по голове, — сказал Коувел.

— Мое лицо было черно-синего цвета. Мой отец называл меня своей маленькой лоскутной куклой.

— Вы страдали от сотрясения мозга?

— Нет. От сотрясения нет. Абсолютно.

— А когда начались видения?

— Чуть позже, в том же году.

— Несколько минут назад вы спрашивали меня, почему вы избраны быть ясновидящей? Что ж, на самом деле, в этом нет ничего мистического. Как и в случае с Питером Хуркосом, ваш психический талант стал развиваться после серьезной травмы головы.

— Она была не очень серьезной.

Он перестал протирать очки, надел их и внимательно посмотрел на нее своими огромными увеличенными очками глазами.

— Как вы считаете, разве невозможно то, что сильнейший психологический шок мог стать причиной выплескивания необыкновенных психических возможностей, также как и серьезные травмы головы?

Она пожала плечами.

— Если вы не согласны с тем, что ваш талант — это результат физической травмы, то, может, вы признаете хотя бы, что это результат психологической драмы. Вы полагаете, это возможно?

— Возможно, — согласилась она.

— В том или ином случае, — произнес он, как бы очерчивая указательным пальцем границу между ними, — в любом случае, ваше ясновидение имеет свои истоки в истории с Бертоном Митчеллом, в том, что он сделал с вами и что вы не можете вспомнить.

— Может быть.

— И ваша бессонница имеет свои истоки в Бертоне Митчелле, и периодические депрессии. То, что он сделал с вами, является подсознательной причиной приступов тревоги. И я скажу вам, Мэри, чем раньше вы посмотрите этим фактам в лицо, тем лучше. И, если вы когда-нибудь разрешите мне провести сеанс гипноза, чтобы заставить вас вспомнить и провести вас по воспоминаниям, то больше вы не будете нуждаться в моей помощи.

— Я всегда буду нуждаться в вашей помощи.

Он вздохнул. Его загорелое, изрезанное морщинками лицо приняло то выражение, которое покорило ее, когда она встретила его на одном из приемов три года назад. Это было выражение ярости, но уверенности и надежности одновременно. Любой честолюбивый художник много отдал бы, чтобы уловить этот миг и запечатлеть его на своем полотне. Его немного отчужденная, но отеческая манера поведения заставила ее обратиться именно к нему тогда, когда снотворное стало ее единственным спасением.

— Если вам всегда будет нужна моя помощь, — ответил он, — значит, я совсем не помогаю вам. Как психиатр я обязан заставить вас найти силы, в которых вы так нуждаетесь, внутри себя.

Она подошла к бару и плеснула себе немного бренди.

Он присоединился к ней, она налила и ему.

— Вы ошибаетесь по поводу Митчелла, — сказала она.

— В каком смысле?

— Не думаю, что все мои проблемы — от него. Некоторые из них начались тогда, когда погиб мой отец.

— Я слышал эту теорию. Вы уже развивали ее раньше.

— Я была с ним в машине, когда он погиб. Я сидела на заднем сиденье, а он был за рулем. Я видела, как он умер. Его кровь залила меня всю. Мне было всего девять. И годы после его смерти были не из легких. Через три года моя мать потратила все деньги, которые оставил нам отец. Между моим девятым и двенадцатым днем рождения мы из богатых превратились в бедных. Полагаю, что жизненный опыт, подобный этому, мог оставить свои шрамы, не так ли?

— Безусловно, — сказал он.

Он взял свой бокал бренди.

— Но этот жизненный опыт не мог оставить самых больших шрамов.

— Почему?

— Потому что вы можете говорить об этом.

— И?

— Но вы не можете до сих пор говорить о том, что произошло с Бертоном Митчеллом.

Когда он кончил, он встал, натянул брюки, застегнул на них молнию. Он даже не снял пальто.

Отступив на шаг, он бросил на нее взгляд. Получив возможность, она даже не попыталась прикрыть себя. Юбка была на ней задрана и бугрилась вокруг ее бедер. Блузка расстегнута, одна большая грудь обнажена. Руки сжаты в кулаки. Ногти вонзились в кожу рук, и на ней были видны капельки крови. Затерроризированная, доведенная почти до животного состояния, она представляла для него идеал женщины.

Он вытащил нож из кармана пальто.

Он подумал, что она закричит и метнется от него в сторону, но, когда он двинулся к ней с намерением прикончить ее, она продолжала лежать все так же, будто уже была мертва. Она находилась уже за чертой страха, за чертой каких-либо ощущений.