Татьяна Корсакова - Пепел феникса

– Какую охрану, Люб? У меня же нет никаких доказательств, и вообще, странно все это…

– Что странно? Что мой мобильник включился? Ну так мало ли что, может, его можно как-то дистанционно активировать? Может, к нему хакер какой подключился, чтобы тебя напугать? А что, очень даже логично, сначала подключился, а потом стер сообщение. Эх, плохо, что ты того гада не рассмотрела…

– Люб, это не все. Я вот сейчас подумала: когда он говорил, то не держал телефон у уха. Я тогда решила, что это блютуз-гарнитура какая-нибудь или громкая связь, но в трубке была такая тишина… Тишина и в этой тишине голос.

– Так, а что тебя смущает? Ночь кругом, оттого и тишина.

– Ты помнишь, какой вчера поднялся ветер? Он же выл так, что даже дома слышно было, а в мобильнике совсем-совсем тихо. И это тоже еще не все, он потом к моей двери подходил, этот человек. Я отчетливо слышала шаги. Постоял, постоял и ушел.

– Анюта, тишина в трубке и оживший мобильник – это не такая уж странность, скорее всего просто какая-то техническая фишка, а вот то, что этот ненормальный тебя преследует, очень серьезно. Нет, я настаиваю на походе к ментам. Все объяснимо.

– Не все. – Анна встала из-за стола, принялась готовить кофе. – Не все, Люб. Когда этот человек мне позвонил, я почувствовала очень сильную боль в руке, точно меня кто-то каленым железом заклеймил, посмотрела на плечо – а он светится!

– Кто светится? – Любаша, которая только что закурила, поперхнулась дымом.

– Феникс! Он сиял красным светом и не просто светился, а еще и пульсировал.

– Может, краска какая флуоресцентная? – пробормотала Любаша, решительно встала и скомандовала: – Пойдем-ка в ванную, проведем следственный эксперимент.

Следственный эксперимент провалился: в темноте татуировка не светилась, зато в Любашиных глазах снова зажегся огонек недоверия.

– Слышь, Алюшина, – сказала она, возвращаясь на кухню, – а может, это все из-за нервов? Или из-за той дури, из-за которой тебе память отшибло?

– Галлюцинации?

– Ага, глюки!

Анна прислушалась к себе. Ей очень хотелось согласиться с Любашей, но каким-то шестым чувством она понимала, что причина не в галлюциногене. Что-то происходило вокруг, что-то неправильное и страшное.

– Нет, – сказала она решительно. – Любаша, это не глюки, я все очень четко помню. И еще мне приснился сон, точно я горю заживо. Очень реалистичный сон, и очень жуткий. И ты же сама сказала, что горелым пахнет. А у меня тут ничего не горело. – Анна снова, в который уже раз посмотрела на свои босые ноги.

– Сон, говоришь? – Любаша, уже почти расслабившаяся, снова подобралась, как собака, взявшая след. К чему, к чему, а ко снам подруга относилась очень серьезно, имела дома несколько сонников и сверялась с ними едва ли не каждое утро. – Ты знаешь, Алюшина, а ведь в этом что-то есть! – сказала она уверенно. – Это не простой сон, это – знак, послание.

– От кого послание?

– Ну, откуда ж мне знать?! – она развела руками. – Сны – это такая тонкая материя, тут без ста граммов не разберешься.

– Коньяку налить? – очень серьезно спросила Анна.

– Лучше кофе, – отмахнулась Любаша. – И помолчи пока. Я думать буду. Есть у меня одна идея…

А заметку он написал! По совести все сделал, так, чтобы и внимание читателей привлечь к этому из ряда вон выбивающемуся делу, и не опорочить свое имя излишним смакованием страшных подробностей. И при том не забыл упомянуть, что по долгу службы присутствовал на месте преступления и является непосредственным участником расследования. А про стервеца Косорукова даже словом не обмолвился. Получилось обойтись без фамилий и чинов, на то ему и талант дан!

Сказать по правде, сдержанным Андрей Васильевич был лишь на страницах газеты, а уж дома дал себе волю. Мари слушала его рассказ с закрытыми глазами, то и дело ахала, прикладывала к носу пузырек с солью. Вот такая чувствительная у него супруга! Даже совестно как-то пугать, да что ж делать, если сама велела рассказать все, как есть? А ему непременно слушатель нужен, потому как сегодня барон фон Вид собирает соседей на дружеский вечер, и его, Андрея Васильевича, непременно станут расспрашивать о подробностях следствия, и нужно подготовиться, чтобы на любой, даже самый каверзный, вопрос иметь достойный ответ. Может ведь так статься, что это расследование – его звездный час!

На ужин к барону Андрей Васильевич собирался особенно тщательно, замучил бедного Степку придирками и указаниями. Но Степка, молодец, все причуды сносил безропотно. Может, понимал, сколь значимым может оказаться для хозяина этот вечер, а может, горевал из-за несчастной Матрены. Андрею Васильевичу правду выпытывать было недосуг, в своих мыслях он уже был в доме барона, сдержанно и с достоинством отвечал на вопросы гостей, ловил на себе заинтересованные взгляды дам. Вдруг и Олимпиада Павловна почтит ужин своим присутствием. Эх, до чего ж удачно, что Мари слегла с приступом мигрени…

По заведенному бароном обычаю гостей встречал мрачный, огромного роста мавр в дорогой, на восточный манер расшитой золотом одежде. Впрочем, Максимилиан фон Вид мог себе позволить любую вольность. В том, что деньгами барон сорит направо и налево, Андрей Васильевич убеждался не единожды. Один только его дом чего стоил!

За домом, некогда принадлежавшем графу Изотову, водилась дурная слава. Раньше, давным-давно, жилось в нем легко и радостно всем, и хозяевам, и челяди. Граф Александр Дмитриевич Изотов был персоной известной и уважаемой, но имелась у него одна страстишка – любил играть в карты. И фартило, надо сказать, ему очень долго. Так фартило, что другие только диву давались, но не осуждали, потому как человеком Александр Дмитриевич был добрейшим и щедрейшим, занимался меценатством, а балы устраивал такие, какие и в столице нечасто увидишь. Вот только однажды фортуна, эта капризная девица, от графа Изотова отвернулась, и вот прямо тут же его персоной заинтересовались кредиторы. Как уж там все было в подробностях, Андрей Васильевич не интересовался, знал только, что закончилась сия история трагично: у супруги графа случился удар, после которого она очень скоро преставилась, сам Александр Дмитриевич застрелился, а его единственный сын в день похорон отца исчез. Говорили разное, но отделить истину от домыслов Андрей Васильевич не решился бы. Сам он предполагал, что молодой граф поступил единственно разумным образом: уехал подальше от тяжкого наследства, дурной славы и кредиторов отца.

У поместья с тех пор сменился не один хозяин, но надолго в нем никто не задерживался, и к концу века некогда шумный и гостеприимный дом и вовсе остался без хозяев, старел, ветшал и своим сиротским видом навевал уныние на горожан. Так бы, наверное, он и агонизировал без человеческого присмотра еще не один десяток лет, если бы в один прекрасный день не появился у поместья новый хозяин. Дом отремонтировали на удивление быстро, расчистили старый парк, запустили в пруд лебедей, проложили дорогу аж от самого города.