Джо Хилл - Страна Рождества

Отец положил руку ему на ногу, и Уэйн открыл глаза и посмотрел на него. Лу выскользнул из грузовика, но подался обратно в кабину, чтобы положить большую ладонь ему на колено.

— Все в порядке, — сказал отец. — Все хорошо, Уэйн. Ты в безопасности.

Уэйн кивнул… но отец не так его понял. Он не боялся. Если он и дрожал, то от нервного возбуждения. Другие дети были так близко и ждали, чтобы он вернулся и осуществил, воплотил мечту о новом мире, новой Стране Рождества, со всеми аттракционами, вкусностями и играми. Сделать это было в его власти. Это каждому было по силам. Ему только требовалось что-то, какое-то орудие, какой-то инструмент удовольствия, веселья, с помощью которого он мог бы прорвать дыру из этого мира в свой собственный тайный внутренний ландшафт.

Уэйн почувствовал металлическую головку молотка, прижимавшуюся к его бедру, посмотрел на него и подумал: «Может быть». Взять молоток и обрушить его на макушку отцу. Когда Уэйн вообразил звук, который это произведет, глубокий, глухой удар стали о кость, он содрогнулся от удовольствия. Ударить им прямо по миловидному, округлому, умному, самоуверенному, сучьему, блядскому лицу Табиты Хаттер, разнести ей очки, выбить зубы у нее изо рта. Это было бы забавно. Мысль о ее красивых полных губах, обрамленных кровью, доставляла ему откровенно эротическое возбуждение. Покончив с ними, он мог бы отправиться на прогулку в лес, вернуться к той стороне утеса, в которой раньше пролегал кирпичный туннель в Страну Рождества. Взять молоток и бить по скале, махать молотком, пока не расколется камень, пока в нем не появится трещина, в которую он мог бы протиснуться. Махать молотком, пока мир не треснет, открывая ему пространство, через которое он мог бы пролезть обратно в мир мысли, где его ждали дети.

Но пока он еще обдумывал это — фантазировал об этом, — его отец убрал руку и взял свой молоток.

— Ну так что же здесь такое? — сказала себе под нос Табита Хаттер, расстегивая свой ремень безопасности и выбираясь из кабины с другой стороны.

В соснах шелестел ветер. Ангелы раскачивались. Серебряные шары преломляли свет, образуя блестящие многоцветные брызги.

Лу сошел с дороги, осторожно спустился с насыпи. Он поднял голову — теперь у него был виден только подбородок, и это выглядело неплохо — и обратил свой мудрый черепаший взгляд на елочные игрушки, висевшие на ветвях. Чуть погодя он снял одно из рождественских украшений, белого ангела, дувшего в золотую трубу, положил его на камень и размозжил молотком.

Среди помех по радио пронесся мгновенный шквал обратной связи.

— Лу? — сказала Табита, обходя грузовик спереди, и Уэйн подумал, что если бы он сел за руль и завел его, то мог бы ее задавить. Он вообразил звук, с каким ее череп ударился бы о решетку, и заулыбался — эта мысль была просто восхитительна, — но потом Табита прошла дальше, в деревья. Он быстро заморгал, прогоняя это ужасное, мрачное, чудесное видение, и сам выпрыгнул из кабины.

Поднявшийся ветер ерошил ему волосы.

Лу нашел серебряное украшение, покрытое блестками, шар размером с мяч для софтбола, подбросил его в воздух и размахнулся молотком, как бейсбольной битой. Сверкающая сфера взорвалась красивым всплеском переливчатого стекла и медной проволоки.

Уэйн стоял у грузовика, наблюдая. Позади через громкий рев статики он услышал детский хор, поющий рождественскую песню. Они пели о верующих. Их голоса были далекими, но ясными и милыми.

Лу разбил керамическую елку и фарфоровую сливу, усыпанную золотыми блестками и несколькими оловянными снежинками. Он начал потеть и снял фланелевую куртку.

— Лу, — снова сказала Табита, стоя на краю насыпи. — Зачем вы это делаете?

— Потому что одна из этих игрушек принадлежит ему, — сказал Лу, кивая на Уэйна. — Вик вернула большую его часть, но мне надо и все остальное.

Ветер завывал. Деревья делали выпады. Было что-то пугающее в том, как они вдруг начинали мотаться взад-вперед. В воздухе летели сосновые иглы и увядшие листья.

— Что вы хотите, чтобы я делала? — спросила Табита.

— Самое меньшее? Не арестовывайте меня.

Он отвернулся от нее, нашел еще одну игрушку. Она разлетелась с музыкальным звоном.

Табита посмотрела на Уэйна:

— Никогда не любила ограничиваться самым меньшим. Хочешь помочь? Выглядит забавно, не так ли?

Уэйн вынужден был это признать.

Она орудовала рукояткой своего пистолета. Уэйн воспользовался камнем. Рождественский хор в машине все нарастал и ширился, пока его не заметила даже Табита, с беспокойством и недоумением оглянувшись на грузовик. Но Лу не обращал на это внимания, продолжая крушить стеклянные листья падуба и проволочные короны, и спустя некоторое время белый шум снова поднялся до рева, погребя под собой песню.

Уэйн разбивал ангелов с трубами, ангелов с арфами, ангелов с молитвенно сложенными руками. Он разбил Санта-Клауса, всех его оленей и всех его эльфов. Сначала он смеялся. Потом, спустя некоторое время, это перестало быть таким уж смешным. Немного позже у него заболели зубы. Лицо у него казалось горячим, потом холодным, потом холодным до жжения, льдисто-горячим. Он не знал, почему, почти не обдумывал это сознательно.

Он замахивался синим куском сланца, чтобы разбить керамического ягненка, когда заметил какое-то движение у верхнего края своего поля зрения, поднял голову и увидел девочку, стоявшую у развалин Дома Саней. На ней была грязная ночная рубашка — когда-то она была белой, но теперь стала по большей части цвета ржавчины от пятен запекшейся крови, — а волосы сбились в колтуны. Ее бледное красивое лицо было больным, и она беззвучно плакала. Ступни у нее были окровавлены.

— Набомаш, — прошептала она — вернее, так послышалось Уэйну. Звук был почти заглушен свистом ветра. — Набомаш. — Уэйн никогда не слыхал, как по-русски зовут на помощь, но прекрасно понимал, что она говорит.

Табита увидела, куда уставился Уэйн, повернула голову, заметила девочку.

— Боже мой, — тихо сказала она. — Лу. Лу!

Лу Кармоди посмотрел через двор на девочку, Марту Грегорскую, которая числилась пропавшей без вести с 1992 года. Ей было двенадцать, когда она исчезла из отеля в Бостоне, и теперь, двадцать лет спустя, ей тоже было двенадцать. Лу смотрел на нее без какого-либо особого удивления. Он выглядел серым и уставшим, по его обвисшим щекам струился пот.

— Мне надо найти остальное, Табби, — сказал Лу. — Ты можешь ей помочь?

Табита повернула голову и бросила на него испуганный, озадаченный взгляд. Она убрала пистолет в кобуру, повернулась и быстро пошла по палой листве.