Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
Бросив лодку, Емеля помчался домой. В глазах стоял проклятый туман, ноги заплетались, а в ушах звенели предсмертные крики.
«Куда ты, сын? Ты мой. Ты не можешь убежать…»
— Я не твой, — выдавил Емеля.
Манчиха была права. Эта тварь — зло. Ему не надо было трогать ее. С самого начала.
А Манчиха… Почему она не спасла ее?
«Потому что не захотела. Она знала, что Манчиха ее подозревает».
Мох на вертком, стремительном теле. Зубы-иглы, зубы-шампуры. Бронзовая чешуя.
«Теперь ты тоже мой сын…»
— Неправда!
Всхлипывая, Емеля остановился и сдернул повязку.
Новая чешуйка. И старые — еще тверже, крупнее.
— Я не твой, — сквозь зубы повторил Емеля.
Пальцы дрожали, когда он вытащил перочинный нож. Тряслись, когда начал резать. Но он сделал все, как надо. И так — полуживой, окровавленный — доковылял до дома.
— Ты! — бросился навстречу дядя Прохор. — Ты куда делся, мы везде…
Дядя запнулся. Но тут, чуть не падая, с другого конца улицы показалась еле бегущая бабушка.
— Емеля!..
Бабушка всхлипнула и стала оседать на дорогу. Лицо ее скривилось, оплывая с одной стороны.
— Бабушка! — заорал Емеля, кидаясь к ней.
Он не заметил, как рядом вырос папа. Не слышал тех, кто спрашивал, что случилось. Мир рухнул в бездну, где плавала довольная, сытая Щука.
В тот же день бабушка умерла. Инсульт. Два дня Емеля молчал, не отвечая на вопросы: ни родителей, ни милиционеров. Ни на вопросы врача, которого вызвала мама, — уже дома, когда забрала его в Самару.
Вскоре разгорелся скандал: папа хотел, чтобы он приехал на похороны бабушки. Мама же выступала против: опасно, ведь Кира еще не нашли. Но тут Емеля заговорил:
— Я поеду. Я… хочу попрощаться.
На похоронах, в толпе, он и услышал, что отец Манчихи, отчаясь найти виновников смерти дочери, напал на мать Кира. Пытал ее… и допытал. Теперь в СИЗО. Есть версия, что на самом деле это он убил и закопал где-то Кира с дружками. А потом еще на его матери отыгрался.
Покачнувшись, Емеля сглотнул. А после — увидел Щуку.
Ее голова торчала из шеи тети Зои. Вот повернулась, поднесла платок к рубиновым глазам. Подмигнула.
Емеля застыл.
На плечо вдруг лег здоровенный плавник.
— Ты как?
Голос дяди Прохора. А голова — Щучья. Зубы так и сверкают.
Букет с двенадцатью розами затрясся в руке.
— Сын!
Она там и тут. В дяде Викторе и тете Марине. В мужике из похоронного бюро. В папе. В…
Емеля выронил букет и упал. Тело его стало сотрясаться в судорогах, из глаз брызнули слезы, а перекошенный рот стал выплевывать, выкрикивать, хрипеть правду о нем и Щуке…
Конечно, ему никто не поверил. Мама плакала, обвиняя во всем отца с его потаканием рыбалке. Жизнь наполнили кошмары. Психиатр уверял, что все из-за смерти близких: подруги и бабушки. Что так бывает. Живой может обвинять себя, резать себя, как порезал себя он. В глазах взрослых Щуки не существовало. Просто не могло существовать.
И он смирился. Сделал вид, что согласен. Пил все положенные таблетки.
Где похоронили Манчиху, он так и не узнал. Семья переехала в другой федеральный округ, хотя папа ежегодно летал в родные края, чтобы побывать на могиле матери. Он хотел, чтобы и сын однажды присоединился к нему. Но мама… Родители ссорились все чаще, сильней. В конце концов развелись. Через какое-то время — умерли.
Емельянов привык жить один.
А потом случилась эта работа. Маша.
И командировка в Самару.
…Вдалеке из воды высунулась корона, что за годы выросла еще больше. Тварь приплыла на зов, и Емельянов радостно оскалился.
— Щука! — крикнул он. — Я разгадал твой план! Знаю, чего ты добивалась!
Нет ответа. Лишь близкий плеск отовсюду.
— Пусти меня! — опять завозился Королевич и заорал: — Помогите! Кто-нибу…
Пинок заставил его замолчать.
— Эй, Щука! Я победил, поняла? Перехитрил! — прокричал Емеля и расхохотался. Нервы были на пределе. — Ты же хотела, чтоб я вернулся? Хотела отомстить?
Молчание. Но корона стала приближаться к берегу.
— А хрен тебе! Поклянись, что оставишь меня в покое! Что никогда не тронешь меня и моих родных! Или я сожгу твоего сына! Прямо сейчас!..
Емельянов помнил, что когда-то говорила Манчиха. Что в сказке герой может обхитрить нечисть в последний момент и спастись. Сейчас он свято верил в это — так же, как в то, что у корней дерева корчится именно Щукин сын. Это Щука дала ему красоту и удачу, это он когда-то тоже спас мерзкого щуренка и заполучил…
«Чешуя, — вдруг вспомнил Емельянов и окаменел. — Я не видел…»
«Это не мой сын, — перебила его Щука. А потом добавила: — И ты не мой».
Остров дрогнул под ногами — и стал опускаться. На берег хлынула вода.
Королевич завопил. Он вопил что-то, визжа, но Емельянов, уже не слушая, уронил зажигалку и побежал к лодке.
Успеть. Добежать!
Волны, бурля, атаковали, словно на море в шторм. Емельянов запрыгнул в лодку и успел отплыть на пять метров, когда к нему понеслась Щука.
«Ты не получишь меня, тварь!»
Он выхватил пистолет Королевича и несколько раз выстрелил в воду.
Корона дрогнула и стала опускаться. Выстрел, еще один… Патроны кончились.
«Еще не конец», — упрямо подумал Емельянов, бросаясь к брезенту. Там, надежно укрытый, лежал короткий самодельный гарпун.
«Давай, Моби Дик. Плыви сюда».
И Щука напала: прыгнула из воды, раскрыв пасть, смердящую гнилой рыбой. Емельянов метнулся к ней — и промахнулся, когда Щука ударила в лодку вместе с волной.
Лодка перевернулась, гарпун выскользнул из руки. Но тело сработало раньше разума: Емельянов вынырнул и на пределе сил, со всей доступной скоростью, поплыл к просвету.
Манчиха, бабушка, Кир и пацаны, родители, Маша и Королевич — все они промчались в голове, оставив одну Щуку. Вода стала вязкой, как патока, тело ослабло, а до просвета осталось всего ничего, когда сзади раздался сильный всплеск.
«Щу…»
Острое, мощное вцепилось в ноги, ломая кости. Крик сменился бульканьем, вода — кровью, и Емельянов, слепнущий от боли, Емельянов, которого окунули с головой, увидел, как в глубине его окружают твари: Щучьи дети, что пришли на пир. С зачатками корон на голове, но острыми, акульими зубами.
Метнулось второе гигантское тело —
