Арина Веста - Алмазная скрижаль

Вадим с чувством пощупал тончайшую резную кость. На рукояти красовалась круговая панорама старинного японского городка. Вдалеке возвышались сопки, за ними чернело море. На переднем плане прогуливались воины и дамы с зонтиками, играли дети. Мирная картина так не подходила орудию самоубийства, но кто способен понять восточную душу?

– А это малайский кинжал крис, в полете свистит, как птица.

– Свистит, как птица, – зачарованно повторил Костобоков.

– А вот… не тяни клешни, все равно в руки не дам… – Из длинного ларца-футляра Каштелян достал черный сверкающий кинжал. И отдельно серебряные ножны, украшенные мелкой зернью. Руку с кинжалом он поднес к лампе. На черном зеркале лезвия сверкнула арабская пропись золотом. – Видишь, черная дамасская сталь, зеркальная полировка… «Из Корана стих священный писан золотом на них…» Это кинжал самого Хаджи Мурата. Только мне придется с ним расстаться, как только появится настоящий покупатель…

– Почему?

– Видишь ли… Эта штука довольно долго лежала в музее в Грозном. После бомбежки музей разграбили… Это оружие мне продал один старик, ему было нужно совсем немного, несколько тысяч долларов, чтобы выкупить у федералов младшенького… Так вот, он объяснил про этот кинжал: хотя бы изредка он должен пробовать кровь неверных, а то потускнеет сталь… А я на мокруху с кинжалом не хожу…

– Да… история… Слушай, хозяин ласковый, если ножик мне не подошел, может, у тебя есть «погорячее», оттуда же, из музея… Я заплачу…

– Слушай, вали отсюда. Я этим не занимаюсь и тебе не советую. Хотя дальше Севера тебя все равно не пошлют.

– Ага… Понятно… Ну чего ж. Прощевай. У тебя и вправду просто суперская коллекция. Как в кино побывал. А вот ножичек свой я тебе не отдам. Мне такой «спецназ» на… не нужен.

Каштелян был озлоблен и разочарован, и его можно было понять: убил вечер на какого-то придурка…

В глубине души Вадим был расстроен не меньше Каштеляна. Ни одной серьезной версии в голове не складывалось. Убийство из ревности отпадало. Такие холеные мачо никогда не идут на преступления страсти. Ибо для страсти нужна отсрочка в исполнении желания, как это постоянно случалось в жизни Вадима Андреевича. А Каштелян, похоже, страсти свои удовлетворял без всяких помех…

Вадим Андреевич обитал в девятиметровой комнатке милицейского общежития, куда забивался обычно уже поздней ночью, пил чай или что-нибудь покрепче и проваливался в сон. Но в последние дни он почти не спал, плавил лбом оконное стекло, мучился, не находя ответа на самые главные вопросы следствия и жизни.

Он всегда уверенно нравился женщинам. Может быть, сухой хищной поджаростью и скрученными узлами мышц, может, красиво и крепко посаженной белокурой головой – он никогда не задумывался. Но Гликерии этого мало. Что он должен сделать, чтобы иметь право хотя бы позвонить ей? Начать новую жизнь? Бросить курить, благородно отвергать протянутую рюмку, по вечерам читать книги Заволокина, а по утрам бегать в скверике в погоне за своим счастьем?.. А куда деть тоску одиноких ночей? Завести шкурястого щенка служебной породы, радостно писающего при виде хозяина и подбрасывающего вверх его линялые тапки?

Профессор и Лика жили в ином, параллельном мире, среди неведомых ему символов, межевых столбов, забытых имен. Такие люди узнают друг друга в толпе по выражению глаз, по одному лишь внятному знаку. Тайная армия. Братство без кровных уз. И ему на этот заповедный остров путь заказан.

Солдаты Армагеддона

В городе уже пахнет весной… Звонкий март, хрусткий от молодого ледка на лужицах, продернутый резким, солнечным сквознячком, гуляет нараспашку, как молодой повеса. Дымятся на солнце просыхающие тротуары, и девушки первыми почуяли весну, сбросили зимние коконы, дразнят лепестками одежд.

Серый гранит Главного управления удерживал в плену рвущуюся к солнцу и ветру душу Вадима Андреевича. Все то милое, доброе, домашнее, во что облекалась его душа, оставаясь наедине с природой, со своими воспоминаниями, отсекал он от себя, вернее сбрасывал, перед окованными латунью дверями управления. Оставлял даже свою природную человечность, тягу к простому труду, жажду тепла и свежего воздуха. Так оставлял свои доспехи Ланселот, рыцарь короля Артура, у порога возлюбленной королевы. Но в отличие от влюбленного рыцаря, Вадим Андреевич сразу глупел, грубел и уже не чувствовал себя любимым жизнью.

– Он что у вас, босиком гуляет, ногами пенсионеров душит? – гремел начальственный разнос.

Полковник Болдырь был строг с подчиненными и редко вдавался в объективные трудности следствия. Процент раскрываемости был его заветной и трепетно оберегаемой константой. Любое покушение на округлое совершенство цифр лишало его душевного равновесия.

– Мы проверяем цирковых работников, попадавших в поле зрения правоохранительных органов, мастеров карате и боевых искусств… пока без результатов, всю психиатрию перетрясли.

– Так надо агентуру напрячь!

– Уже напрягли. Пока ничего… Может, эти следы – случайность или шутка, черный юмор преступника, – докладывал Шубан.

Болдырь задохнулся от гнева. Под темной, туго натянутой кожей шевельнулись желваки. Сквозь прокуренные зубы он процедил:

– Всем вам натолкают черного юмора, если опять продудите… Мне вчера замминистра звонил…

Он имел все основания быть недовольным подчиненными. Лентяи они все, жеребцы стоялые… и настоящей работы не нюхали. Болдырь с неприязнью и раздражением всмотрелся в лица подчиненных. Их молодость и пышущее здоровье дразнили его. Вот только один Костобоков, похоже, переживает…

Вадима и вправду теснила тоска: где-то на воле гуляет монстр, не оставляющий следов, и скоро вновь полнолуние, активизирующее всех выходцев с того света.

– Исхаков, доложите о ваших фальшаках… – сказал полковник.

Исхаков вел дело о фальшивом антиквариате, который уже несколько месяцев тормозила таможня международного аэропорта. Вадим едва прислушивался к его докладу, но что-то зацепило его внимание в гортанном голосе Исхакова.

– Вэдем негласное наблюдение за «Марэсьевым». Похоже, вэсь мэталл движется через его подпольную мастерскую – агент Крыс сообщает, что Сабурова – связник, она хорошо знает нэмецкий и английский и напрямую общается с заказчиками-иностранцами… В апреле приедет заказчик, возьмем всех скопом прямо в мастерской при передаче металла.

– Что еще за Крыс, может быть, Крыса? – буркнул Болдырь.

– Никак нет, крыс – это такой кынжал.

– Крис – это малайский нож, – уточнила Фирюза Байрамовна, присутствовавшая на совещании как главный эксперт-криминалист.