Юрий Леж - Леж Юрий

   Среди почти совсем кромешной темноты, на обочине дороги сказочным сияющим огнями дворцом промелькнул стационарный пост дорожной полиции, расположенный на выезде из города. Но Володька Седов даже и не подумал сбрасывать для приличия скорость перед стражами дорожного правопорядка, а проскочил мимо на полной, наверное, сотне километров в час. "Значит, теперь так принято, - подумал Воронцов и снова засвербела в нем подозрительность: - Или Володька знает, что его машину не остановят в любом случае?"

   - Далеко еще ехать-то? - поинтересовался как бы между делом Алексей.

   - Нет, считай, что рядом, только попетлять придется...

   С этими словами Володька резко сбросил скорость автомобиля, прижался почти вплотную к правой обочине и начал что-то пристально рассматривать на ней, едва ли не прижимаясь лбом к ветровому стеклу.

   - Тут, если съезд проскочишь, всю ночь потом искать будешь - не найдешь, - сквозь зубы пояснил он Воронцову. - Я уж пару раз плутал так, больше не хочу...

   И, ведомый неизвестными Леше приметами, аккуратно, будто по минному полю, свернул вправо, высветив на мгновение плотную стену кустарника, непонятный, черно-белый столб со странным знаком... и, к удивлению Алексея, вместо раздолбанной колеи грунтовки машина вскочила на очень приличную бетонку. Вот только и петляла при этом бетонка тоже очень и очень прилично. Свет фар то и дело упирался то в очередную живую изгородь из кустов акаций, то в странные развалины, накрытые едва держащимся на одной стене куполом, подобным церковному, то в глухую, непроглядную темноту ночи. И сильный, почти физически ощущаемый через лобовое стекло ветер бил навстречу, невзирая на все повороты и зигзаги трассы.

   "Никогда так темно у нас, здесь, не было, - подумал Алексей. - И Луна, и звезды хоть какой-то свет давали, а тут - прямо, как на другой планете... в царстве вечной тьмы..." Впрочем, может быть, зародившаяся после встречи с Володькой подозрительность, больше смахивающая на паранойю, и в этот раз сыграла с Воронцовым злую шутку, ведь ночное небо вполне могло быть просто затянуто облаками...

   Поворот, еще, еще... какой-то труднодоступный для понимания рывок прямиком через заросли... и Володька, сам облегченно вздохнув, притормозил возле длинной, черной стены: "Приехали!"

   Тусклая, едва внятная лампочка в решетчатом металлическом абажуре-предохранителе с трудом обозначала себя в темноте. После того, как Володька и Алексей вышли из машины, эта лампочка над маленьким, в три ступеньки, крылечком осталась единственным световым пятном на фоне черной стены и глухих, непонятных зарослей в десятке метров от нее. Еще можно было разглядеть невнятные силуэты нескольких автомобилей, беспорядочно расположившихся вдоль стены и, кажется, одного мотоцикла гоночных очертаний.

   Внезапно из-за ближайших к Воронцову кустов послышалось внятное блеяние и блеснули зеленым огнем чьи-то дурные, бешеные глаза. "Ты куда меня привез! Это же - "Черный дом!" - захотелось в истерике заорать на Седова, и резко, без замаха - поддых, и тут же коленом в опускающееся к земле лицо и - с разворота, от души, изо всех сил по почками, по почкам, по почкам... Но Володька, казалось, не услышал и не заметил ни перемены настроения в Воронцове, ни странного блеяния, ни дикого блеска чужих глаз в кустах.

   - Ну, всё, пошли, - скомандовал он, повернувшись к крылечку.

   Странный, неожиданный истерический накат как пришел, так и ушел за доли секунды. И Алексей вдруг ощутил полнейшее уверенное спокойствие, какое, наверное, испытывает маленький смертоносный патрон, который тугая пружина вытолкнула из магазина в патронник и позади уже накатывает, закрываясь, затвор... Чуть ускорившись, в два широких шага он обогнал Володьку и первым поднялся на черное крылечко.

   Сова отбивалась от нахальных, лезущих под цыганскую кофтенку мужских рук как-то равнодушно, автоматически, без того огонька, который присутствует в подобных взрослых играх при обоюдном или хотя бы одностороннем желании. А девушка будто отмахивалась от большой, занудливой мухи, при этом совершенно не показывая собственного раздражения и злости на её жужжание и мельтешение. Может быть, именно это равнодушие одновременно и раззадоривало пристающего к Сове мужчину, ему всё чудилось, что в мыслях девушка находится где-то очень далеко отсюда и неплохо было бы вернуть её с высот раздумий на грешную землю.

   Нудная и бессмысленная борьба продолжалась довольно долго. Несмотря на явное превосходство в габаритах, мужчина, как ни старался, не мог ни опрокинуть Сову на широкую тахту, возле которой и происходили все эти события, ни хотя бы частично оголить её тело. А девушка ни коим образом не могла справиться с нежеланным партнером, не прибегая к грязным уличным приемам вроде удара каблуком между ног или растопыренными пальцами в глаза. Но почему-то именно к таким приемчикам, известным ей в изобилии, Сова и не желала прибегать, предпочтя фактически патовую ситуацию. Может быть, ей не хотелось портить собственное настроение и приобретать еще одного недоброжелателя, может просто она считала, что домогатель не заслуживает таких сильнодействующих средств.

   Совершенно случайно забредя в эту широкую, слабо освещенную, как почти все помещения "Черного дома", обставленную по стенкам разнокалиберными шифоньерами, шкафами, комодами, сервантами комнату с широкой тахтой-сексодромом в центре, Леша Воронцов пару минут понаблюдал за похабной сценкой, послушал пьяное, но достаточно внятное бормотание мужчины: "...чего ж ты ломаешься... ну, давай, что ли... а то первый раз... другим-то можно..." и сумел-таки разглядеть за массивной мужской фигурой худенький силуэт Совы в привычном цветастом одеянии. И только после этого...

   Мельхиоровая, покрытая защитного цвета кое-где облупившейся краской бляха солдатского ремня с каким-то явным, садистским удовольствием впилась в левую и тут же, следом, в правую ягодицу приставучего мужчины, вызвав неожиданно пронзительный, почти женский взвизг и короткую, но искреннюю матерную тираду пострадавшего.

   Забросив, как ему казалось, на время Сову, мужчина развернулся всем телом в сторону обидчика, заметил худую, невысокую фигуру в потрепанной солдатской форме, стоящую чуток в стороне от входной двери, и двинулся было к нему... Воронцов, привычно намотавший на правую ладонь ремень, со свистом перекрестил перед собой воздух импровизированным кистенем и, не говоря ни слова, кивнул внезапно успокоившемуся, пришедшему в себя мужчине в сторону двери.