Виталий Вавикин - Вендари. Книга вторая

– Это что, кровь? – спрашивает Макс, указывая на несмываемые пятна, оставшиеся на дощатом полу.

Кто-то открывает дверь. На пороге женщина в строгом черном платье, которую Макс видел в коридоре.

– Я – Рада, – говорит она, протягивая руку. – Броган сказал, у вас есть разговор? – Ее темные, цыганские глаза скользят по незваным гостям. Макс чувствует, как что-то неприятное, холодное проникает в голову. Она изучает его так же, как изучала Мэйдд. – О, не удивляйся, – говорит Рада. – Такие старые слуги, как я, способны на многое. – Теперь ее взгляд устремляется к Мэйдд. – А ты похожа на свою мать, – говорит она.

– Ты знала мою мать? – растерянно спрашивает Мэйдд. Рада улыбается. На вид ей не больше тридцати. Рост средний. Кожа смуглая. Волосы черные, длинные. Грудь полная – Макс видит на ней засыхающие капли крови.

– Можешь идти, – говорит Рада охраннику по имени Броган. Минотавр уходит. – Так значит, Гэврил в беде? – спрашивает Рада. Мэйдд молчит. В повисшей тишине неожиданно просыпается какаду.

– Гэврил? – спрашивает он. От этого голоса Макс невольно вздрагивает.

– О, не бойтесь, – говорит Рада. – Я служу только одному хозяину. Мэйдд спрашивает о балерине по имени Саша Вайнер:

– Это твой хозяин посылает ей кровь?

– Он не поможет тебе избавиться от Гэврила, – говорит Рада, читая мысли Мэйдд, вскидывает руку и устало просит не рассказывать о том, что снится Мэйдд. – Хватит с меня и того, что я видела в твоих воспоминаниях.

– Но… – Мэйдд растерянно оглядывается, словно ища невидимого союзника, который может помочь ей подобрать нужные слова. Но из союзников лишь молодой Макс Бонер да старый попугай, который снова погрузился в свой меланхоличный сон.

– Странные времена настали для этого мира, – говорит Рада. Она смотрит Мэйдд в глаза и рассказывает о ее матери. – Ты знаешь, что она боялась тебя? Боялась, что ты особенная, но еще больше боялась, что полюбит тебя. Тогда бы Гэврил пришел и забрал тебя. Забрал твою жизнь или твою душу. Все зависит от того, что заставило бы твою мать страдать сильнее. Такой вот маленький, уродливый Бог, – на губах Рады улыбка. – Но Бог пал. Жаль, что охотники добрались до твоей матери раньше, и она не смогла увидеть крах ее хозяина.

– Если ты ненавидишь его, то почему не хочешь помочь мне убить его? – спрашивает Мэйдд.

– Разве я сказала, что ненавижу его? Мне плевать. Плевать на все. За две сотни лет, которые я прожила, уже ничто не удивляет, не вызывает сочувствия.

– Почему бы тогда тебе не познакомить меня с хозяином? Пусть он решает, помогать мне или нет.

– Он уже ничего не решит, маленькая Мэйдд. Он сбежал. Может быть, мертв. Не знаю. Мир изменился. Древних становится все меньше. На их смену приходит молодая поросль. Думаю, это насмешка судьбы. Слуги шепчутся, что древним пришел конец. Мой хозяин, Клодиу, сбежал, когда одна из молодых тварей едва не добралась до него. Не знаю, что с ним сейчас. Но рано или поздно доберутся и до него. Как когда-то давно охотники добрались до твоей матери. Но раньше охотились только на нас, на слуг. Сейчас же все изменилось. Так что, как видишь, я ничем не могу помочь тебе. Моего хозяина нет, – Рада неожиданно улыбается. – Только не думай, что сможешь договориться с молодой порослью. Не выйдет. Это не древние. Они живут не больше года и за этот год пытаются взять столько, сколько позволит жизнь. Большинство из них настолько безумны, что сородичи сами убивают их… Очень странный мир… Но… но ты можешь попытать удачу с другими слугами. Никто, конечно, не признается, что знает, как связаться со своим хозяином, но, думаю, как только ты скажешь им, что хочешь убить Гэврила, это заинтересует многих.

– Гэврила? – снова неожиданно и как-то зловеще оживляется старый какаду.

– Почему их должно заинтересовать убийство Гэврила? – спрашивает Мэйдд.

Рада улыбается.

– Говорят, молодая поросль началась с него, – говорит она, и какаду в клетке неожиданно издает громкий, режущий уши крик, словно требуя дать ему спокойно поспать.

– Чертова птица, – бормочет Макс Бонер, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Глава третья

Седьмой век нашей эры. Балканский полуостров. Склон горы Юмрукчал. Семья славянских переселенцев во втором поколении. Старик Валес сидит у очага. Ночь спускается на горы. Скоро начнутся снегопады. Беззубый старик поддерживает огонь. Внуки притихли. Старшего из них, мальчика, зовут Джэвор. Его мать умерла месяц назад во время родов четвертого ребенка. Он помогал отцу копать могилу. Отца зовут Притбор. Он старший сын старика Валеса. Теперь, когда мать Джэвора мертва, о детях заботится сестра Притбора – Мокош. Остальные дети старика Валеса ушли, пожелав жить в поселении, а не отдельно, скрыто от людей. Старик смотрит на огонь. Когда-нибудь уйдет и сын Притбор. Он молод и ему нужна женщина. Как нужен мужчина его дочери Мокош. Но старик знает, что сам он останется в этом доме. Даже если его покинут все дети и внуки, он все равно останется, потому что с этим домом связано слишком много воспоминаний. Потому что он любит эту монолитную бессмертную гору, в плоти которой он построил свой дом.

Клодиу почувствовал запах этих жизней издалека. Новая жизнь, которая пришла в древние земли. Чужаки, но, видит бог, если они будут с таким усердием удобрять эту землю своими костями, то рано или поздно она станет по праву принадлежать им. А ведь еще недавно здесь находилась Фракия. Еще недавно здесь звучал греческий язык и правила Римская империя. Клодиу грустит по этим временам. С падением великой империи, кажется, что-то рухнуло и внутри него самого. Какая-то часть разума, часть цивилизации. А ведь он любил этот павший мир. Он мечтал, что будет расти вместе с этим миром, который пытался восстать из вечных руин хаоса жизни. Клодиу тоже надеялся, что сможет расти, уходить от своей природы.

Во время чумы, выкосившей население империи, он смог не питаться людьми долгие месяцы. Иногда это сводило с ума, но в эти моменты он выходил на улицу и осушал тех, кто был уже так плох, что сам просил забрать у него жизнь. Зараженная чумой кровь приносила боль. Клодиу возвращался в свои покои и долгие дни боролся с горячкой. Потом приходили дни самоконтроля и трезвости. Дни понимания жизни, ее ценности.

Собственная жизнь и духовный рост напоминали Клодиу рост империи, которая сначала просто завоевывает то, что ей нужно, считая себя владыкой мира, но затем, уже при Вергилии, осознает свою власть и силу, принимая на себя обязанности миротворцев. Идея мира становится идеалом. Об этом говорят Плиний и Плутарх, с которыми Клодиу лично знаком. Империя становится якорем, который сдерживает дикость и анархию, совмещает те вещи, которые прежде казались несовместимыми…