Федор Сологуб - Стихи о вампирах (сборник)

А. Блок

Болотный попик

На весенней проталинкеЗа вечерней молитвою – маленькийПопик болотный виднеется.Ветхая ряска над кочкойЧернеетсяЧуть заметною точкой.

И в безбурности зорь красноватыхНе видать чертенят бесноватых,Но вечерняя прелестьУвила вкруг него свои тонкие руки.Предзакатные звуки…Легкий шелест.

Тихонько он молится,Улыбается, клонится,Приподняв свою шляпу.И лягушке хромой, ковыляющей,Травой исцеляющейПеревяжет болящую лапу.

Перекрестит и пустит гулять:– Вот, ступай в родимую гать.– Душа моя рада– Всякому гаду– И всякому зверю– И о всякой вере.

И тихонько молится,Приподняв свою шляпу,За стебель, что клонится,За больную звериную лапу,И за римского папу. —

Не бойся пучины тряской,Спасет тебя черная ряска.

На весеннем пути в теремокПерелетный вспорхнул ветерок,Прозвенел золотой голосок.Постояла она у крыльца,Поискала дверного кольца,И поднять не посмела лица.

И ушла в синеватую даль,Где дымилась весенняя таль,Где кружилась над лесом печаль.

Там – в березовом дальнем кругу —Старикашка сгибал из березы дугуИ приметил ее на лугу.

Закричал и запрыгал на пне:– Ты, красавица, верно, ко мне!– Стосковалась в своей тишине!

За корявые пальцы взялась,С бородою зеленой сплеласьИ с туманом лесным поднялась.

Так тоскуют они об одном,Так летают они вечерком,Так венчалась весна с колдуном.

Она веселой невестой была.Но смерть пришла. Она умерла.

И старая мать погребла ее тут.Но церковь упала в зацветший пруд.

Над зыбью самых глубоких местПлывет один неподвижный крест.

Миновали сотни и сотни лет,А в старом доме юности нет.

И в доме, уставшем юности ждать,Одна осталась старая мать.

Старуха вдевает нити в иглу.Тени нитей дрожат на светлом полу.

Тихо как будет. Светло как было.И счет годин старуха забыла.

Как мир, стара, как лунь, седа.Никогда не умрет, никогда, никогда.

А вдоль комодов, вдоль старых креселМушиный танец все так же весел,

И красные нити лежат на полу,И мышь щекочет обои в углу.

В зеркальной глуби – еще покойС такой же старухой, как лунь седой.

И те же книги, и те же мышиИ тот же образ смотрит из ниши —

В окладе темном – темней пруда,Со взором скромным – всегда, всегда…

Давно потухший взгляд безучастный,Клубок из нитей веселый, красный…

И глубже, и глубже покоев ряд,И в окна смотрит все тот же сад,

Зеленый, как мир; высокий, как ночь;Нежный, как отошедшая дочь.

– Вернись, вернись. Нить не хочет тлеть.– Дай мне спокойно умереть.

Старушка и чертенята

Григорию Е.

Побывала Старушка у ТроицыИ все дальше идет на Восток.Вот сидит возле белой околицы,Обвевает ее вечерок.

Собирались чертенята и карлики,Только диву даются в кустахНа костыль, на мешок, на сухарики,На усталые ноги в лаптях.

«Эта странница, верно, не рада нам —Приложилась к мощам – и свята;Надышалась божественным ладаном,Чтобы видеть Святые Места».

И мохнатые, малые каются,Умиленно глядят на костыль,Униженно в траве кувыркаются,Поднимают копытцами пыль:

«Ты прости нас, старушка ты Божия,Не бери нас в Святые Места!Мы и здесь лобызаем подножияСвоего, полевого Христа.

Занимаются села пожарами,Грозовая над нами весна,Но за майскими тонкими чарамиЗатлевает и нам Купина»…

Смертерадостный покойник и всякие кладбищенские твари

К. Случевский

Из Гейне

В ночь родительской субботы,Трое суток пропостившись,Приходил я на кладбище,Причесавшись и побрившись.

Знаю я, кому придетсяВ этот год спуститься в землю,Кто из смертных, из живущих,Кувырнется, захлебнется.

Кто-то лысый – полосатый,В красных брюках, в пестрых перьях,Важно шел петушьим шагом,Тонконогий и пузатый.

Кто-то длинный, очень длинный,В черном фраке, в черной шляпе,Шел, размашисто шагая,Многозвездный, многочинный.

Кто-то, радостями съеден,В туго стянутом корсете,Раздушен и разрумянен,Проносился вял и бледен.

Шли какие-то мундиры,Камергеры, гоф-фурьеры,Экс-жандармы, виц-министры,Пехотинцы, кирасиры.

Шли замаранные люди,Кто в белилах, кто в чернилах,Шли забрызганные грязью,Кто по шею, кто по груди.

Шли – и в землю опускались…Громко каркали вороны,На болоте выла вьюгаИ лягушки откликались.

На кладбище

Я лежу себе на гробовой плите,Я смотрю, как ходят тучи в высоте,Как под ними быстро ласточки летятИ на солнце ярко крыльями блестят.Я смотрю, как в ясном небе надо мнойОбнимается зеленый клен с сосной,Как рисуется по дымке облаковПодвижной узор причудливых листов.Я смотрю, как тени длинные растут,Как по небу тихо сумерки плывут,Как летают, лбами стукаясь, жуки,Расставляют в листьях сети пауки…

Слышу я, как под могильною плитойКто-то ежится, ворочает землей,Слышу я, как камень точат и скребутИ меня чуть слышным голосом зовут:«Слушай, милый, я давно устал лежать!

Дай мне воздухом весенним подышать,Дай мне, милый мой, на белый свет взглянуть,Дай расправить мне придавленную грудь.В царстве мертвых только тишь да темнота,Корни цепкие, да гниль, да мокрота,Очи впавшие засыпаны песком,Череп голый мой источен червяком,Надоела мне безмолвная родня.Ты не ляжешь ли, голубчик, за меня?»

Я молчал и только слушал: под плитойДолго стукал костяною головой,Долго корни грыз и землю скреб мертвец,Копошился и притихнул наконец.Я лежал себе на гробовой плите,Я смотрел, как мчались тучи в высоте,Как румяный день на небе догорал,Как на небо бледный месяц выплывал,Как летали, лбами стукаясь, жуки,Как на травы выползали светляки…

Соборный сторож

Спят они в храме под плитами,Эти безмолвные грешники!Гробы их прочно поделаны:Все-то дубы да орешники…

Сам Мефистофель там сторожемХодит под древними стягами…Чистит он, день-деньской возитсяС урнами и саркофагами.

Ночью, как храм обезлюдеет,С тряпкой и щеткой обходит!Пламя змеится и брызжетТам, где рукой он проводит!

Жжет это пламя покойников…Но есть такие могилы,Где Мефистофелю-сторожуВызвать огонь не под силу!

В них идиоты опущены,Нищие духом отчитаны:Точно водой, глупой кротостьюЭти могилы пропитаны.

Гаснет в воде этой пламя!Не откачать и не вылить…И Мефистофель не можетНищенства духом осилить!

Свадьба