Ольга Крючкова - Прелат

Закончив со всеми формальностями, Рене в сопровождении профессора продолжил свой путь в Шоле. После исчезновения госпожи де Олорон Монферрада, прелата охватило чувство, подсказывавшее, что нужно прибыть в Шоле, как можно скорее.

Глава 6

Карета графини с первыми лучами солнца въехала в монастырские ворота. Её уже ждали.

Настоятель, в добротной сутане, подпоясанной кожаным ремнём, заметно волновался. Рядом с ним стояли ещё несколько братьев, также сгорая от нетерпения.

Монах, правивший лошадьми, слез с козел и открыл дверцу кареты:

– Всё как приказывали: графиня и мальчишка, в целости и сохранности.

Монах, сидевший в карете и сопровождавший графиню на протяжении всего пути из Рош-сюр-Мен до монастыря, вышел, затем волоком вытащил юношу.

Настоятель остановил его жестом.

– Графиня связана? – поинтересовался он.

– Разумеется, как и приказывали, – одновременно подтвердили оба монаха.

– Прекрасно, она сможет выйти сама? Или вы перемотали её, как квинтал шерсти?

Монахи виновато кивнули.

– Позаботьтесь о том, чтобы графиня приняла надлежащий вид. Я хочу видеть её во всей красе, – приказал настоятель.

Вскоре Элеонора де Олорон стояла перед ним освобождённая от пут. Её трясло от страха, но она пыталась стоять с гордо поднятой головой, прикрывая ночную сорочку простым шерстяным плащом.

– О, да! Потрясающая красота! Чувствуется испанская кровь Монферрада! – прокомментировал настоятель.

Монахи закивали в знак согласия и восхищения.

– Да, я – из рода Монферрада! – воскликнула графиня слегка дрожащим голосом. – Это древний и могущественный род Наварры! Вы похитили меня, дочь гранда! Мой отец сожжёт монастырь, а маркиз де Турней собственноручно вздёрнет вас на виселице!

– О, какой пафос! Прекрасно! И как убедительно! – съёрничал настоятель. – Вряд ли это случиться, ваше сиятельство. Вы непременно увидите своего жениха… Но об этом позже.

– Так вы хотите золота? Отец заплатит любой выкуп!

Настоятель рассмеялся:

– Раньше я ценил серебряные и золотые монеты, но теперь знаю точно: этого не достаточно для настоящей власти. Отведите её в подземелье, пусть охладит свою испанскую гордость и спесь.

– А мальчишку? – поинтересовался монах с хриплым голосом.

– Туда же, в соседнюю темницу.

Элеонора, объятая страхом, сидела на соломенной подстилке, кутаясь в шерстяной плащ. В темнице царил мрак, единственное освещение, проникавшее из узкой зарешеченной прорези в двери, распространяемое факелами в узком коридоре, связывало её с внешним миром.

Девушка тряслась, словно осенний лис на жестоком ветру, от её испанской гордости не осталось и следа. Слёзы текли из глаз, она слегка всхлипывала, и всё ещё не могла понять, как её, Элеонору де Олорон Монферрада, похитили? – причём, монахи!

Элеонора попыталась сосредоточиться: «Если я не появлюсь в Орлеане в назначенный срок, то маркиз непременно заподозри неладное и начнёт поиски… Да, но ему и в голову не придёт искать меня в монастыре! Кто бы мог подумать: монахи промышляют разбоем!»

В углу что-то пришло в движение, послышался омерзительный писк. Элеонора напрягла зрение и заметила, как из соломы выбрались две здоровенные крысы. Они, словно смотрели на девушку, размышляя, – жива она или нет? – начать свою трапезу сейчас или несколько позже?

Элеонора разрыдалась от собственного бессилия. Она хотели бросить в крыс туфлю, но, увы, ноги были босыми – похитители вытащили её спящей прямо из постели.

Жиль лежал на грязном вонючем полу темницы, руки его были скручены за спиной кожаным ремнём, во рты по прежнему торчал кляп. Он перевернулся на спину, согнул ноги, плотно прижав их к груди, и так как был весьма поджарым, не успев ещё располнеть на матушкиных харчах, попытался перекинуть руки вперёд.

Жиль пыхтел от натуги, затёкшие руки плохо слушались и, преодолевая мягкое основание, где у всех людей располагается тазобедренный сустав, он окончательно выбился из сил и теперь не мог вернуться ни в исходное положение, ни достичь заветной цели.

Невольно он взмолился:

«Господи! Помоги мне! Я непременно разберусь, отчего монахи стали похищать людей!»

Видимо Всевышний услышал молитвы юноши, и, сочтя его обещание полезным, или, по крайней мере, интересным, помог перекинуть руки через согнутые ноги и освободиться от пут.

Наконец Жиль избавился от надоевшего кляпа, челюсти буквально сводило от боли, губы пересохли, хотелось пить. Но, увы… Он встал и прошёлся несколько раз по темнице, глаза постепенно привыкали к сумраку. И вот окончательно придя в себя, он почувствовал запах гниения. О, этот смрадный аромат испорченного мяса, был ему прекрасно знаком!

Жиль, уже различая в темноте предметы, увидел страшную картину: на стене висел истлевший труп женщины. При жизни, она, вероятно, была блондинкой, потому как остатки светлых волос свешивались на её костлявую грудь.

Узника затошнило и чуть не вырвало. В довершении всей этой ужасной картины, Жиль различил, как из груди несчастной появилась мордочка крысы…

Он не выдержал: голова закружилась, ком подкатил к горлу, затем низверглись рвотные массы, распространяя в удушливом помещении ещё более отвратительный запах.

Сколько прошло времени, Жиль не знал, очнувшись на гнилой соломе в мрачной вонючей темнице, в соседстве с иссохшим трупом. Пытаясь сесть, он неожиданно нащупал рукой нечто холодное. При ближайшем рассмотрении, это нечто оказалось серебряным крестом, изрядно потемневшим от времени, размером примерно в пядь[39]. Как он сюда попал и сколько пролежал в куче гнилой соломы и человеческих отходов, можно было только предполагать.

– Теперь я смогу сделать кинжал… Я им просто так не дамся… – решил Жиль, осматривая стены темницы, пытаясь найти выступающий камень, дабы заточить о него основание креста.

Поздно вечером, после захода солнца, когда церковные колокола пробили вечернюю зарю, Рене де Шаперон и его слуга, Фернандо Сигуэнса, достигли ворот монастыря Святого Доминика, что недалеко от Шоле.

Рене подъехал к воротам и трижды, как это принято, постучал специальным медным кольцом, торчащим из них, дабы привратник-монах услышал, что прибыли гости или паломники.

Смотровое оконце тотчас отворилось.

– Кто вы? По какому делу? – поинтересовался монах.

– Я – Рене де Шаперон! Со мной профессор алхимии, приглашённый настоятелем Арманом.

Ворота открылись, путники проследовали во внутренний монастырский двор. Рене и профессор спешились, конюх-монах принял лошадь и мула на своё попечение.