Мишель Цинк - Хранительница врат

Эдмунд кивает мне, и я принимаюсь водить щеткой по грубой серой шкуре Сониной кобылки, пытаясь упорядочить в голове множество вопросов, что осаждают мой ум. Выбрать главный довольно легко.

— Что это, Эдмунд? Что за твари нас преследуют?

Он отвечает не сразу. Даже не смотрит на меня. Я уже решила, что он меня не расслышал, и тут Эдмунд наконец нарушает молчание, хотя и говорит слегка о другом.

— Я очень давно не странствовал по этим лесам и не был в пограничье.

Замерев на месте, я вскидываю голову.

— Эдмунд. В таком деле я поверю любому вашему подозрению, любой догадке.

Он медленно кивает и глядит на меня в упор.

— Ну тогда ладно. Сдается мне, нас преследуют адские гончие, стая волков-демонов самого Самуила.

Я встряхиваю головой, пытаясь увязать свои познания о мифологических адских гончих с возможностью того, что именно они нас и преследуют.

— Но… но адских гончих не существует, Эдмунд.

Он поднимает брови.

— Некоторые вообще не признают существования потустороннего мира, падших душ и тех, кто умеет менять обличья.

Разумеется, он совершенно прав. Если мерить реальность лишь по тому, что знает и во что верит весь остальной мир, так и никакого Самуила не существует, равно как падших душ и пророчества вообще. Но нам-то известно, что они есть. А значит, логично признать ту реальность, в которой мы сейчас пребываем, как бы далеко ни находилась она от реальности других людей.

— Что им нужно? — спрашиваю я.

Он аккуратно кладет щетку на землю и, выпрямившись, поглаживает гриву лошади.

— Могу только предположить, что им нужны вы. Адские гончие — верные последователи Самуила, бойцы его воинства. Бойцы, прорвавшиеся в этот мир мимо кого-то из прошлых Сестер, мимо Врат. Самуил знает, что каждый шаг по этому лесу приводит нас ближе к Алтусу, а значит — к недостающим страницам той самой книги, что способна навеки захлопнуть пред ним врата в этот мир.

Это объяснение потрясает меня не так сильно, как можно было ожидать. Страх не исчез — нет-нет, я боюсь, и кровь в жилах струится быстрее при одной только мысли о том, что по нашим следам несется свора адских псов. Но я знаю: если хочешь добраться до конца, начинать надо с самого начала.

— Понятно. Как нам ускользнуть от них? Как одержать над ними верх?

Эдмунд вздыхает.

— Сам я никогда с ними не сталкивался, но истории всякие слышал. Подозреваю, единственное, что нам остается — продолжать путь. Они крупнее и сильнее любых псов нашего мира, однако заключены в живые тела, и эти тела точно так же уязвимы и могут погибнуть, как любые другие, уж в этом не сомневайтесь. Убить адскую гончую сложнее, чем существо, рожденное нашим миром, однако возможно. Но беда в том…

Он потирает щетину, что успела затянуть его щеки за последние дни. Я слышу, как она шуршит под его ладонью.

— Да? В чем?

— Мы не знаем, сколько их. Если большая стая — ну… У нас-то всего одно ружье. Я неплохой стрелок, но не хотел бы встретиться с целой сворой адских собак. Я бы лучше поставил на другое их слабое место.

— Какое?

Эдмунд оглядывается по сторонам, точно боится, что нас подслушают, хотя я и представить себе не могу, кто тут есть, кроме Сони с Луизой.

— По слухам, — понизив голос, говорит он, — эти гончие кое-что сильно недолюбливают.

Я вспоминаю слова, сказанные им перед переправой через реку: «Остается лишь молиться о том, чтобы река оказалась как можно глубже».

Я озаренно смотрю в глаза Эдмунду.

— Вода! Они боятся воды!

Он кивает.

— Верно. То есть, я так думаю, хотя не уверен, что «боятся» — правильное слово. Вряд ли адские гончие чего-нибудь боятся. Впрочем, поговаривают, что глубокая и быстрая вода заставляет их остановиться. Более всего они страшатся смерти. Ходят слухи, что если им путь преградит опасная река, они скорее прекратят погоню, чем попытаются ее преодолеть.

«Смерть от утопления», — проносится у меня в голове.

— Но разве они не могут перевоплотиться в другое обличье? Ну, скажем, птицы, рыбы или еще кого-нибудь, кто способен преодолеть реку? Или тогда они, по крайней мере, безвредные?

С тех пор, как мадам Беррье в Нью-Йорке сообщила мне, что падшие души способны менять обличья, я не могу без страха глядеть на толпу.

Эдмунд качает головой.

— В отличие от других падших душ, способных переходить от одного обличья к другому, гончие живут и умирают в одном теле. Они с радостью принимают это условие, ибо лишь одна роль более почетна, чем должность адской гончей.

— Какая еще роль?

Вытащив из кармана яблоко, Эдмунд скармливает его серой кобылке.

— Быть членом легиона, личной гвардии Самуила. Адские гончие охраняют только пограничье на пути в Алтус, а члены легиона, исполняя приказания Самуила, свободно разгуливают среди людей и способны преображаться. Да, вам следует опасаться всех падших душ в человечьем обличье, но превыше всего бойтесь Самуилова легиона за злобу и коварство.

— Как же я узнаю их? Я и так уже не верю ни человеку, ни зверю: боюсь, что они окажутся падшими душами.

Я даже измерить не могу этот новый страх, новую угрозу.

— У них есть отметина. Во всяком случае, когда они в человеческом облике.

Эдмунд смотрит в землю, отводит глаза, стараясь не встретиться со мной взглядом.

— Какая отметина?

Он показывает на мое запястье, хотя сейчас оно скрыто рукавом куртки.

— Змея, как у вас. Только вокруг шеи.

Мы молча стоим во тьме, каждый с головой погружен в свои мысли. Я уже не глажу лошадку, и она ласково толкает меня носом, напоминая о себе. Я легонько похлопываю по серой морде, мучительно стараясь выбросить из головы образ особенно жестокого легиона падших душ с ненавистной отметиной на шеях.

— И сколько, по-вашему, у нас времени? — наконец спрашиваю я, снова обратившись к самому насущному вопросу.

— Сегодня мы скакали весь день довольно быстро. Я старался держаться курсом на Алтус, при этом петляя по лесу, чтобы сбить их со следа, хотя бы на какое-то время. Да еще и река — пусть не очень глубокая, но даже такая может напугать гончих. Хочется верить, что они хотя бы ненадолго остановились, прежде чем пересекать ее.

Я изо всех сил стараюсь не поддаваться досаде и страху.

— Так сколько у нас времени?

Эдмунд опускает плечи.

— Самое большее — пара дней. Может, чуть больше, если мы будем скакать так же, как сегодня, и нам очень, очень повезет.

10

Перед сном я рассказываю Соне и Луизе о гончих. Мои подруги ничуть не удивлены, но обе тихи и подавлены, болтать не хочется, и мы молча устраиваемся в палатке. Эдмунд остался сторожить лагерь, пока мы с Соней и Луизой спим. Лежа в тепле и уюте, я испытываю угрызения совести, но понимаю, что все равно не могу предложить Эдмунду помощь в охране лагеря.