Марьяна Романова - Старое кладбище

Я уснул и провел в черном омуте без сновидений целую вечность – три дня и три ночи. А когда наконец пробудился, Колдун посадил меня напротив и поставил передо мной ковшик с темным отваром – велел выпить до дна. Так я и сделал, после чего едва за порог ноги сумел вынести – меня наизнанку вывернуло на крылечке. Зато в голове прояснилось – словно водой меня ледяной обдали с головы до ног. Я почувствовал себя свежим, мысли были ясные, хотелось плечи расправить и полной грудью дышать. Я немного постоял на крылечке, с наслаждением щурясь на солнце. Все таким ярким казалось – высокое небо, шелестящая листва.

Колдун меня в доме ждал. Он изменился, по-другому смотрел на меня, с интересом и каким-то даже будто бы теплом. Никогда раньше я такого отеческого выражения на его лице не видел, это было удивительно.

– Не ожидал я от тебя, мальчик, – покачав головой, наконец сказал он. – Ошибся я в тебе. Думал, ты пустой. Мать твоя просила тебя в услужение принять, говорила, из мальчишки толк будет.

– Да? – удивился я. – Я думал, она ради денег… Продала меня.

– И это тоже, – усмехнулся Колдун. – Да вот только она все твердила: мальчишка у меня, мол, непростой. Сны ему яркие снятся, фантазия богатая, мысли такие, иногда скажет такое, что и вовсе не понятно, словно не твой сын говорит, а профессор из телевизора. Просила меня присмотреться к тебе. Но я только твое лицо увидел, как понял – пустое, не нашей ты крови человек. И вот, выходит, ошибся.

– Что вы имеете в виду? Какой еще «нашей крови»? – заинтересовался я.

Я находился в том возрасте, когда полумифическая принадлежность к группе каких-то странных «мы» льстит и будоражит воображение.

– Мы – это те, кто мир тоньше чувствует, – усмехнулся Колдун, – нас мало, почти все в «третьем возрасте» находимся, глубокие старики. А у тебя, получается, вообще редкий дар, ты с самой Смертью общаться умеешь.

– Как со Смертью можно общаться? – удивился я. – Она, чай, ни о чем не спрашивает и ничего не говорит. Приходит и забирает свое, вот и всё.

– Так-то оно так, – согласился Колдун. – Но ты же сам помнишь, что видел в церкви. Покойницу ты видел, Светлану. Смотрела она на тебя, так? С собою, поди, звала?

Я поежился, вспомнив прозрачные мутные глаза, в которых утонуть хотелось, как в гиблом омуте. Вспомнил, как парил под церковным потолком, какой гул и скрежет в ушах стоял, и еще будто бы смех тоненький, хрустальный, детский, словно ангелы меня приветствуют.

– Видел… Я сам не понял ничего. Я как будто бы из тела своего вылетел. Свободно парил.

– Это редкость, – серьезно сказал Колдун. – Ты ведь знаешь, чем я тут занимаюсь. Много раз замечал, что ты следишь за мной.

– Вы видели? – подпрыгнул на стуле я. – И ничего мне не сказали?

– Мне было любопытно, что ты дальше делать станешь, – ухмыльнулся он. – Ты мне не мешал. Конечно, я с самого первого раза видел, как ты крадешься за мной, трогательно по траве ползешь. Я в лесу уже четверть века живу, волка за километр почуять могу, а тут мальчишка как хвостик за мною шастает… Я считал тебя бесполезным, но безобидным. А теперь выходит, ты помогать мне можешь.

– А я разве не помогаю?

– Помогать в моей настоящей работе, – уточнил Колдун. – Ишь как глазенки заблестели. Ты, мальчик, не обольщайся, много времени пройдет, прежде чем к делам допущен будешь. Сначала азам научу, а там посмотрим.

– И что это за работа? – У меня даже дыхание от возбуждения перехватило.

Нельзя сказать, чтобы я на сто процентов верил в разрекламированное могущество Колдуна. Его жизнь казалась мне какой-то полусказочной. Но одно дело – прозябать в лесу, таская воду в тяжеленных ведрах и надраивая дом, и совсем другое – быть учеником настоящего колдуна!

– И не надейся, – как будто бы прочитал мои мысли он. – Я просто помогу тебе развить твой дар. Научу тебя правильно со Смертью разговаривать, получать от нее то, что надо тебе. Это полезное ремесло, с таким нигде не пропадешь. А ты за это мне помогать будешь, столько, сколько мне потребуется.

Мне только и оставалось, что кивнуть согласно.

На Колдуна работали и другие. Он называл их «агенты». Во всех окрестных городках у него были «свои», те, которые были в состоянии исполнить странные его задания.

Рыжая Нина когда-то была хороша собой, но с возрастом оплыла и разбухла, оставив в прошлом блеск глаз, смех, и жажду жизни. Ей было немногим за пятьдесят, иные женщины в этом возрасте лишь начинают удивляться, что увядание приходит так внезапно и неумолимо, и пытаются сопоставить свои амбиции с числами в паспорте. Большинство из них обречено на проигрыш – слишком древний и последовательный их соперник, время. Для того чтобы время обмануть, нужны стратегия и труд – с самой юности.

Но Нина к их кругу не принадлежала. Она давным-давно смирилась с фазой дожития и ничего хорошего от будущего не ждала.

Спасение она нашла в круговороте машинальных дел, расправляясь с отведенными ей часами и минутами как завоеватель, напавший на спящий город.

Нининого первого мужа посадили, он так и сгинул в колонии где-то в Западной Сибири. Второй муж однажды тихо умер во сне – она и не сразу заметила. Утром беляши для него испекла, потом на рынок ушла, затем еще телевизор смотрела в его безмолвном присутствии – «Угадай мелодию». И ее даже почти не удивляла глубина его сна. Алкоголики засыпают, как в болото топкое проваливаются, она давно к такому привыкла. Только увидев, как жирная муха залетела в его полуоткрытый рот, Нина поняла – а ведь мертвый он!

Последние десять лет Нина жила в нищете. Раньше как-то сводила концы с концами, подрабатывала приемщицей на овощебазе, но однажды была уволена без объяснения причин. Сослуживцы Нину не любили, она казалась человеком тяжелым, неприятным, после ее визита хотелось проветрить комнату. Вокруг нее воздух был словно тоской пропитан. Посмотрит на тебя такая Нина водянистыми глазами – и жить не хочется.

В ней не было ни хитрости, ни желания сделать всё по высшему разряду. Тихий призрак, по ошибке оставленный среди живых.

Она сдавала половину своей комнаты, иногда пыталась просить милостыню у метро, порой ходила в столовую для бездомных.

Но однажды всё изменилось.

Случилось это в начале марта. Окнами Нинин дом выходил на старое городское кладбище, на котором давно никого не хоронили. Почти каждое утро Нина выбиралась посидеть на одной из могильных лавочек – там было тихо, летом приятно пахло черемухой и крапивой, зимой сугробы были белыми, как накрахмаленные простыни. Безлюдно вокруг. Нина гуляла по кладбищу еще в те годы, когда ее жизнь не пошла под откос, когда она чувствовала себя почти счастливой. Кладбище как будто бы силами ее наполняло, как витаминная прививка, после которой во всем теле легкость и бодрость.