Наш двор - Дарья Леонидовна Бобылёва
Письмо скользнуло в щель, Люся опустила закрывавшую ее металлическую створку и вдруг вспомнила, что не написала индекс, потому что его не было в объявлении. А мама говорила, что письма без индекса не доходят. Да и вообще, какую глупую игру она себе придумала, как маленькая, честное слово! Объявлению лет пятьдесят, а то и все сто — для Люси эти числа были одинаково, катастрофически огромными. Давным-давно некому ей отвечать, и она прекрасно это знает, а игра — глупая. Может, кто-то даже видел, как она шествует к почтовому ящику, неся перед собой письмо, будто на бархатной подушке, и откинув назад голову с воображаемой высокой прической. Видел и смеялся.
Люся быстро огляделась и убежала обратно в арку.
Через несколько дней дома грянул скандал. Все сидели на кухне и ели, Алька вылавливала из бульона с домашней лапшой укропинки и выкладывала на край тарелки — она терпеть не могла зелень.
— Тех, кто не ест нормально, — сказала мама, — дед Бабай в мешке уносит.
— Нет никакого Бабая, мама шутит, — подмигнул папа.
Алька зачерпнула суп ложкой и шумно втянула в рот свисающую лапшу.
— Перестань! — мама вскрикнула так резко и тоненько, будто ей вдруг стало больно, и стукнула ладонью по столу. Звякнула посуда, Люся от неожиданности выронила хлеб.
— Да что ты… — начал было папа, но мама вскочила, чуть не опрокинув табурет, и нацелила на него дрожащий палец с розовым, как лепесток, ногтем:
— Вон!
— Тома, ну не при детях…
— Выметайся!
Родители вылетели в коридор, шипя друг на друга, как дерущиеся коты. Люся и Алька застыли, ничего не понимая, потом глупая Алька захныкала — она решила, что это все из-за ее нелюбви к укропу. Люся шикнула на нее и подошла к кухонной двери, чтобы посмотреть в щелочку.
Мама выволокла в прихожую клетчатый чемодан, из которого торчал мятый галстук, и уронила его на ботинки:
— А вот и вещички твои! Трусов побольше положила. Она небось и стирать не умеет.
— Дети же слышат!
— А как вы по телефону воркуете — не слышат?
— Тома! — взмолился папа, и родители перешли на шепот.
Папа действительно очень много говорил по телефону в последние месяцы. Да и телефон стал звонить чаще, и много было странных звонков — мама, если подходила, бросала трубку и говорила, что ошиблись номером. А Люсе на ее вежливое «слушаю вас, алло» вообще не отвечали, только слышно было, как на том конце провода кто-то дышит — а потом гудки…
Папа надел куртку, взял чемодан, и Люся поняла, что он, кажется, действительно выметается, как велела мама. Люся бросилась в коридор, но дверь за папой уже закрылась. Красная, как свекла, мама очень спокойным голосом сказала, что папу срочно вызвали на работу, а оттуда он уедет в командировку. Люся, разумеется, сразу поняла, что мама врет, да еще так нелепо — в такое даже Алька бы не поверила. Ей стало стыдно за маму, и за папу тоже стало стыдно, потому что мама врала из-за него, из-за какого-то папиного проступка, такого гадкого, что про него даже нельзя говорить, вот и приходится врать. И, чтобы помочь изнемогающей под грузом стыда маме, Люся решила подыграть.
— А когда папа вернется? — спросила она безмятежным и звонким, как на пионерской линейке, голосом.
Мама приоткрыла рот, но вместо ее голоса раздалась захлебывающаяся трель дверного звонка. Люся кинулась открывать и увидела папу, держащего в руках ворох газет и писем. И застыла, не зная, за кого ей сейчас быть, что делать…
— Вот, почту принес. У тебя ключ-то от почтового ящика есть? — спросил папа у мамы поверх Люсиной головы.
— Нет. У тебя единственный.
Папа вытащил маленький, будто игрушечный, ключ из связки и передал его маме вместе с газетами. Постоял еще немного на придверном коврике, какими-то жалкими глазами глядя то на маму, то на Люсю. У мамы на виске выступила жилка, а губы сжались в ниточку. Когда Люся это заметила, у нее тоже зубы как-то сами собой стиснулись. Папа сильно обидел маму, он точно натворил что-то ужасное и отвратительное и сам был виноват в том, что выметается.
— Ну, до свидания, — тихо сказал папа и снова взялся за ручку чемодана. А мама просто взяла и закрыла дверь.
Из газетного вороха, который она прижимала к груди, выскользнул конверт. Необычно крупный, из грубой желтой бумаги и без марок. На нем вместо адреса была одна-единственная строчка: «Люсе Волковой».
Люся молниеносно подобрала конверт и бросилась в их с Алькой комнату.
В конверте оказались перья. Обыкновенные птичьи перья, длинные, как будто недавно выдернутые у вороны или у курицы, — Люся в птицах не разбиралась. На стержнях осталась засохшая кровь. Люся долго трясла конверт, заглядывала в него, потом разрезала по швам перочинным ножом, но больше там ничего не было.
Потом случилась контрольная по математике, и Люся, которую часто ставили одноклассникам в пример как прилежную хорошистку, получила за нее первую в своей жизни «тройку». Контрольную объявили без предупреждения, и предпоследняя задача оказалась очень сложной, так что «троек» и «двоек» в классе было полно, и учительница даже пригрозила оставить на второй год всех поголовно, если так и дальше пойдет. Многие поверили.
Люся пыталась объяснить маме, что контрольную провалили все, но мама сердито постучала по жирной красной «тройке» ногтем:
— Ну ты-то девочка умная, могла бы и постараться!
Люся молча забрала дневник и хотела уйти к себе, но мама ее окликнула:
— Там письмо на твое имя, на тумбочке лежит. Кто это тебе пишет?
Голос у мамы по-прежнему был такой недовольный, что у Люси похолодели щеки. Она замерла на мгновение и тут вспомнила, как в сентябре школьная пионервожатая предлагала всем поучаствовать в переписке с пионерами Венгрии. Люся тогда оставила свой адрес, но из Венгрии так ничего и не пришло.
— Это по пионерской линии! — выпалила Люся и бросилась
