Страсти по Ницше - Эдуард Немировский
Тогда заиграют на солнце чистые родники, а в них и драгоценные камни. Засияют своими гранями и чистые души, ведь искусство, наука, самопознание шлифуют их столетиями.
Да и о каком равенстве может идти речь, если кто-то ещё живёт в первобытном состоянии духа, а кто-то ушёл далеко вперед и приближается к сверхчеловеку. Разве всё это можно купить? Эти жемчужные капли духа собираются миллионы лет.
Растите в себе, мой друг, именно этот капитал!
И позвольте, я обязательно должен познакомить вас с моей теорией о равенстве души. Послушайте, дорогой Марк:
— Природа отделяет одних — по преимуществу сильных духом, других — по преимуществу сильных мускулами и темпераментом и третьих, не выдающихся ни тем, ни другим — посредственных: последние, как большинство, первые, как элита.
Высшая каста, я называю её кастой немногих, имеет, будучи совершенной, также и преимущество немногих: это значит — быть земным представителем счастья, красоты, доброты. Только наиболее одаренные духовно люди имеют разрешение на красоту, на прекрасное; только у них доброта не есть слабость. Ничто так не возбраняется им, как дурные манеры или пессимистический взгляд, глаз, который всё видит в дурном свете, или даже негодование на общую картину мира.
Негодование — это преимущество чандалы 1; также и пессимизм.
«Мир совершенен» — так говорит инстинкт духовно одаренных, инстинкт, утверждающий жизнь: несовершенство, всё, что стоит ниже нас. — Дистанция, пафос дистанции, сама чандала, — всё принадлежит этому совершенству.
Духовно одарённые, как самые сильные, находят свое счастье там, где другие нашли бы свою погибель, — в лабиринте, в жестокости к себе и другим, в исканиях; их удовольствие — это само принуждение; аскетизм делается у них природой, потребностью, инстинктом. Трудную задачу считают они привилегией; играть тяжестями, которые могут раздавить других, — это их отдых… Такой род людей более всего достоин почтения — это не исключает того, что они самые веселые, радужные люди. Они господствуют не потому, что хотят, но потому, что они существуют; им не предоставлена свобода быть вторыми.
Порядок каст, иерархия, только и формулирует высший закон самой жизни. Разделение этих типов необходимо для поддержания общества, для того, чтобы сделать возможным высшие и наивысшие типы, — неравенство прав есть только условие к тому, чтобы вообще существовали права. Для посредственностей быть посредственностью есть счастье; мастерство в одном, специальность — это естественный инстинкт. Было бы совершенно недостойно более глубокого духа в посредственности самой по себе видеть нечто отрицательное. Она есть первая необходимость для того, чтобы существовали исключения: ею обуславливается высокая культура. Если исключительный человек относится к посредственным бережнее, чем к себе и себе подобным, то это для него не вежливость лишь, но просто его обязанность…
Кого более всего я ненавижу между теперешней сволочью? Сволочь социалистическую, апостолов чандалы, которые хоронят инстинкт удовольствия, чувства удовлетворённости рабочего, с его малым бытием, которые делают его завистливым, учат его мести…
Нет несправедливости в неравных правах, несправедливость в притязании на равные права…
Я думаю, что и здесь — в этой стране капитала, вы часто видите подобные мутации: как из человека, который был счастлив своим скромным трудом и малым бытием, имел друзей, дарил любовь, улыбки, вдруг вырастает монстр, первобытное чудовище, ещё один представитель людского отребья. Ему природа подарила одно, но, заражённый бактерией зависти, он тянет свои щупальцы к чужим дарам. Теперь он рвётся к капиталу, чтобы купить всё — и любовь, и талант, и почитание; чтобы купить и свободу.
Но свободу от чего? — От молодости, от искренности и чистоты — от сути собственной души — от всего, что природа дарит просто так — от собственного совершенства?
Да, они — те самые пауки морали — затягивают в паутину чандалы, высасывают нектар души и превращают в маленькое чудовище. То самое, что прыгает, как блоха, и размножается по миру. Мир болеет ими, и нет пока вакцины. Они заражают всё своей бактерией отребья — бактерией зависти и мести — и добираются уже до мозга.
Но знаете, дорогой Марк, не достать им души!
Людские души на разной высоте, их не сравнять. Нет равенства!
Вы спросите: а кто имеет право решать, кому быть где, кто сортирует, назначает?
— Не мы, но время: время шлифует челюсти шакалов и собирает смертоносный яд для змей; время оттачивает красоту лани и собирает силу льву, совершенствует полёт орла и разум человека.
Оно и отливает человеческую душу.
Но есть и те, кто собирает только яд змеи; есть те, кто взращивает только челюсти шакалов. Есть — буйволы, есть — лани, есть — овцы, которых время готовит в пищу волку. Есть свиньи — их большинство.
Душа, которая веками шлифует свой инстинкт, дух, интеллект, живёт, как в джунглях, среди этого отребья. Но она и учится летать.
И вознесётся она на высоту, где чистые родники, и где отребье не сидит уже у источника.
Скоро!.. Скоро, господин Невский, всё изменится:
— Настало время, чтобы человек поставил себе цель свою. Настало время, чтобы человек посадил росток высшей надежды своей.
Его почва ещё достаточно богата для этого. Но эта почва будет когда-нибудь бедной и бесплодной, и ни одно высокое дерево не будет больше расти на ней. — Настанет время «последнего человека»…
«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?» — Так вопрошает последний человек и моргает. Земля стала маленькой, и по ней прыгает «последний человек», делающий всё маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живёт дольше всех.
«Счастье найдено нами», — говорят последние люди и моргают.
Ницше тяжело дышал. Он сделал паузу.
Видно, был сильно взволнован. Чувствовалось, что его время истекает, и ему хотелось успеть всё сказать.
Марк весь был в напряжении и ждал развязки. Он молчал, не проронив ни звука, пока длилась долгая пауза.
Ночь спустилась на побережье океана — самая чёрная ночь, какую видел Марк до сих пор. Не было ни звёзд, ни лунных бликов. И лишь на горизонте, на краешке океана, где солнце совсем недавно плавало в своих разноцветных лучах, оставалось ещё что-то светлое — как надежда, уходящая последней.
А запах влажного, холодного ветра уже напоминал о возможной грозе.
— Да, господин Невский, — вдруг опять произнес Ницше. — Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью.
Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный
