Мистик Томас Свит - Козлов Евгений Александрович

Такова картина сего дела. Однако вы Чарльз Одри, внесли некоторую сумятицу в его злодейства. Вы узнали его секрет с помощью камня. И теперь он захочет избавиться от вас, тем способом, который ему известен, как впрочем, и нам. Ваша главная задача на сегодня – остерегаться и быть начеку. Мистер Тотсон хитер и он вскоре пожелает сделать мне больно, ибо вы единственный мой знакомый в этом городе, и заодно захочет проучить вас, ведь неучтиво соваться в чужие дела.

P.S. Сотворенное колдуном зло рано или поздно переметнется на него самого, ибо он вредит, прежде всего, душе своей”.

Томас Свит оказался как всегда прозорлив. Предвидев опасность и нарочно послав детектива в логово мага, тем самым отвлек завистника. После прожитого, Чарльз Одри был готов поверить во что угодно. Но одно его разозлило, то, что мистик снова не посветил его в свои планы.

Придя на квартиру, детектив застал неожиданный, но предсказуемый сюрприз. В кресле сидел мистер Тотсон, впивая глаза в детектива, скрестив руки на груди. И следом дверь за детективом захлопнулась без чьей-либо помощи. Тогда-то он и осознал, что все его знания по обезвреживанию преступников здесь со всей ясностью не помогут.

– Еще раз здравствуйте, милейший детектив. – льстиво проговорил продавец духов. – Вы думаете, что я простой преступник, но это далеко не так, я – возмездие. Те аристократы отдают мне все свои особняки и яхты, которые я с радостью жертвую на благотворительность.

– Как благородно. – усмехнулся детектив. – А те люди, лишившиеся жизнедеятельности плоти, по-вашему, кто, аристократы или невиновные жертвы вашего безумства?

– Вы правы, они жертвы, но это их богатые друзья обрекли оных бедолаг на недвижимый сон.

Чарльз Одри поморщился, ему показался мерзким этот маленький человек.

– А вы жертва зависти, которая лишает вас человечности. Вы готовы воздать злом на зло, готовы пойти на преступление ради корыстных целей.

– Кто бы говорил. – прошептал колдун.

– Я если хотите знать, не причиняю боль, я лишь ограничиваю свободу оступившегося человека, чтобы он посидел и подумал, все взвесил и образумился. – сказал Чарльз Одри.

– Не люблю сентиментальные романы, от них веет скукой. – проговорил мистер Тотсон. – Давайте лучше сыграем одну трагедию. Вот бокал. Вкусите содержимое сосуда и предайтесь долгому сну. Вы выживите, если конечно вас отыщут, но если останетесь одни, то никто не будет поддерживать вашу жизнь, никто не будет скорбеть о вас, вы умрете. Трагично, не правда ли? Пейте, детектив, не смущайтесь.

Тут в душе Чарльза Одри промелькнула гениальная идея, которая достойна настоящего мистика по вере.

В бокале было нечто гадкое, нечто неприятное на вид, но, невзирая на восприятия здравого смысла, детектив взял предложенный сосуд двумя руками и жадно выпил. Осушил бокал до дна. Жуткий кашель сотряс его легкие, он поморщился и сглотнул. Затем устами извлек из гортани камушек яспис. Оказывается, до вкушения отравы, детектив положил камень под язык, отчего яд был мгновенно нейтрализован волшебным образом.

Продавец духов оторопел, удивился. Весьма грубо начал выражаться. В гневе взмахом руки маг поднял несколько предметов в воздух и запустил ими в детектива, а тот, увернувшись, поспешил ретироваться, защищаясь первым, что попадалось ему под руку, стулом. Мистер Тотсон, всё же шепча неизвестные слова, поднял без помощи рук остро заточенное письменное перо, для пущего болезного эффекта, если острие вонзится в Чарльза тем самым непременно проучит его не лезть в чужие темные делишки. Но внезапно тонкое перо упало на пол, а продавец духов застыл в паническом трепете.

– Тот странный господин видимо ваш сообщник. Как же я не догадался сразу. – грустно проговорил он.

И Чарльзу Одри ничего не оставалось, как опустить стул на пол и арестовать сего джентльмена с огорченной наружностью, и с уже подавленной дикостью в поведении. Тот не сопротивлялся, ведь более не имел никаких потусторонних сил.

Как было заведено, двое друзей встретились в книжном магазине, они рассматривали полки, тесно устланные томами и брошюрами.

– Может быть однажды и о наших подвигах напишут книгу. – улыбаясь говорил Томас Свит. – Красочно опишут о том, как я проник в лабораторию продавца духов, покуда вы его отвлекали, как разбил все склянки, тем самым освободив лучики душ, что в них теплились. Колдун черпал свою силу из духов и когда они вернулись на положенное им место, он стал обычным человеком.

– И вы оказались правы. – ответил Чарльз Одри. – В его мистическую деятельность никто не поверит и осудить злодея мы не в состоянии. Но по земным законам мистер Тотсон будет сидеть на скамье обвиняемых. Вы же слышали, о том, как все его жертвы разом очнулись, имея воспоминания, которые заключают в себя явные доказательства его виновности.

– Поэтому, Чарльз, вы запишите все наши приключения. Люди должны знать обратную сторону жизни. Современные колдуны больше увлечены обогащением, в то время как старое поколение ведьм охотно готово навредить вам и обмануть вас совершенно бесплатно.

– Как скажите. Меня честно говоря отныне ничем не удивишь. – сказал детектив.

– Зависть всегда приводит к неминуемому краху. Вот мистер Тотсон недавно имел всё, а теперь ничего.

– И поэтому я не буду завидовать никому, особенно вашим аналитическим способностям. – с улыбкой почти воспрянул Чарльз Одри, ожидая что на него зашикают словно в библиотеке. Но их разговору никто не мешал, и Томас Свит протянул другу первую попавшуюся книгу и сказал.

– Именование может быть лаконичным, но в то же время может иметь скрытый смысл. Переменив ударение, вы откроете новый смысл слов. Также и с людьми. Влагайте в людей добрый смысл, ибо они таковы и есть.

2012г.

Безмолвие белизны

Я, Томас Свит, на сей раз, поведаю вам о сказочном месте, чье дыхание и неловкое прикосновение будоражит, приводит в неистовство, черно-белыми тонами отчаяния, мой ум; наполняет обретение глубоким размышлением, раскрывает потаенные уголки грешной моей души. И ныне беззвучно колышутся нити былого прошлого, тонкие и хрупкие, они вот-вот оборвутся и тогда, обремененный воспоминанием, я, закончу свой путь там, где будто бы заново родившись, обрел и обрек себя и ее на безмолвие любви.

Увы. Продлевая, созерцая существование свое, отвергнутый всеми, в этом огромном мире, средь гор, лесов, морей и океанов, городов, людей, – один, непонятый, непокоренный, индивидуалистический, непревзойденный, всего лишь тень, разрушитель чужих надежд, не искуситель, но и не невинен. Десятки лет кого-то прославят, увлекут в радушное будущее, мои сотни лет забвением наполнятся, и имя мое зачеркнет судьба, всё, что напоминает обо мне, пылью станет, род мой не продлится, забудут меня, как первые три года младенческой жизни. И никогда не узнают, был ли счастлив я, отвечу – да, словно в комедии, нашел свою я Беатриче в начале и в конце странствий вечных.

В сопровождении нескольких знатных, великосветских господ, конвоиров, прислуги и провожатых, я не без интереса путешествовал в скандинавских землях. В ту пору можно было с уверенностью сравнить те суровые, но прекрасные земли с Льесальвхеймеем. Из окна экипажа мне виделись равнины, одну из которых представил Вигрид, где бесчисленные войска сойдутся в день Рагнарока. Иногда казалась река Гйоль, еще немного и мы поплывем в мир мертвых. Возвышались бесчисленные горы, чьи утесы опасны, непроходимы, склонны резки и неприступны. Когда-то здесь бороздили викинги просторы Норвегии. Впервые нас занесло в столь дальние края, неслучайно, но и особого плана путешествия не существовало, картами располагали провожатые, я же из-за беспечности моих лет, не обладая врожденной, приобретенной мудростью, плыл по течению, или против, насколько того требовали обстоятельства. Это лишь малая часть, чего во мне всегда не хватало, но не буду заострять на себе внимание, лучше попытаюсь с силою фантазии увлечься непокоренными перевалами. И сейчас, кажется, не ступала прежде по тем местам нога человека, тем более колеса кареты, до сих пор не может уложиться в моей душе, как такое возможно, что в столь диких условиях она могла передвигаться, настолько неприспособленной к дальности пути была ее хрупкая конструкция. Лошади не отличались быстротой, зато в выносливости им не было равных.