Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

– Ты внутри холодный.

Он отступил, и на лице его выразилось удивление.

– Ты должна была ощущать тепло, покой.

Он наклонился надо мной, пытаясь заставить меня взглянуть в эти сине-зеленые глаза.

Я затрясла головой. Жалящей болью в палец возвращалась чувствительность, как бывает после обморожения. Пульсирующая боль помогла думать, помогла избегать его взгляда.

– Ни тепла, ни покоя я не испытала.

Я отвернулась от него, и передо мной оказался одетый в чужую кожу. Честно говоря, даже это было лучше, чем смотреть на бога. Прикосновение Итцпапалотль помогало мне, но и у него есть свои пределы. Если я упаду в эти глаза, чем бы они ни были, меня просто убьют, и я, возможно, уйду охотно, с радостью, в эту последнюю тьму.

– Анита, ты очень все осложняешь.

Я не отводила глаз от дальней стены:

– Извини, что порчу тебе ночь.

Он погладил мне щеку. Я вздрогнула, как от боли. Я до сих пор думала, что оттягиваю свою смерть, но сейчас поняла, что оттягиваю падение в его силу. Потом меня убьют, но на самом деле меня не станет еще до удара ножа. Не так ли уходила Полина, добровольно, радуясь, что угодила богу? Ради нее самой я на это надеялась. Насчет себя – я не была так уверена.

– Я хочу, чтобы ты верила: ты умираешь ради великой цели…

– Извини, сегодня я заболоченных земель не покупаю.

Почти физически я ощутила его недоумение, будто энергия затанцевала по моей коже. Мне приходилось ощущать гнев, вожделение, страх вампиров и оборотней, но никогда до сих пор – недоумения. Черт возьми, пока я не тронула этот дурацкий глаз, я его эмоций не ощущала. Он меня затягивает по кусочкам.

Бог схватил меня за руку.

– Нет.

Это я произнесла сквозь сжатые зубы. На этот раз пусть ломает мне руки, но я не трону его добровольно. Больше я не могу с ним сотрудничать, даже для выигрыша времени. Либо я начну сопротивляться, либо от меня ничего не останется. Случалось, что вампиры подчиняли себе мой разум, но такого, как он, я еще не встречала. И на сто процентов была уверена: стоит ему ухватиться за мой разум как следует, мне уже не вернуться обратно. Есть много способов умереть. Быть убитой – один из наиболее очевидных. А если он подчинит себе мой разум и не останется ничего от меня прежней, я все равно буду мертва. Или буду желать себе смерти.

Я сжала руку, притянула ее к груди, напрягая мышцы. Он потянул за запястье, и мой торс приподнялся вместе с ним, но руку я прижимала к груди, не разжимая кулак.

– Не заставляй меня делать тебе больно, Анита.

– Я тебя ничего не заставляю делать. Все, что ты делаешь, ты делаешь по своему выбору, а не по моему.

Он осторожно положил меня обратно.

– Я бы мог сломать тебе руку.

Голос звучал ласково, но в нем была угроза.

– Я больше не хочу тебя трогать. И не буду делать этого по своей воле.

– Но ты просто положи руку мне на грудь, на сердце. Это нетрудно, Анита.

– Нет.

– Ты очень упрямая женщина.

– Не ты первый мне это говоришь.

– Я не буду тебя заставлять силой.

Человек без кожи подошел и встал с той стороны камня, зеркально от своего бога. Вытащив обсидиановое лезвие, он наклонился надо мной. Я напряглась, но ничего не сказала. Не могла я его коснуться и быть уверенной, что мне это сойдет. Если мне предстоит сегодня умереть, я умру такая, как есть, а не одержимая каким-то самозваным богом.

Но он не ударил меня ножом, он поддел острием плечо кевларового жилета. Кевлар не предназначен для отражения колющего удара, но его не так-то легко разрезать, особенно каменным ножом. Пустая кожа кисти, украшавшая запястье прислужника, моталась взад-вперед, взад-вперед пилящими движениями. Я смотрела мимо него, на дальнюю стену, но не могла не видеть краем глаза болтающуюся руку. В конце концов мне пришлось уставиться в потолок, но там была только темнота. Трудно смотреть просто в темноту, если вокруг есть что увидеть, но я старалась.

Я чуть не спросила их, знают ли они, что такое кевлар, но не стала. Пусть потратят время на разрезание жилета обсидиановым ножом. Черт, может, мне и не придется как-то тянуть время – достаточно обсидиана, которым они будут резать кевлар до утра.

К несчастью, не только я до этого додумалась.

Человек в чужой коже засунул клинок обратно в ножны и вытащил из-за спины другой нож, который сверкнул в свете факелов серебром или сталью. Даже если он с высоким содержанием серебра, то прорежет жилет куда быстрее обсидиана.

Человек просунул острие под плечевой шов жилета. Мне уже надо было что-то сказать.

– Вы собираетесь вырезать мне сердце?

– Твое сердце останется у тебя в груди, где ему и положено быть, – сказал бог.

– Тогда чем вам мешает жилет?

Я все же повернула голову к нему, стараясь не смотреть ни в какие его глаза.

– Если ты не хочешь касаться моей груди рукой, есть и другие части твоего тела, способные ощущать, – сказал он.

После таких слов я почти готова была протянуть ему руку. Почти. Очень мне не хотелось знать, о каких других частях тела он говорит. Но так они потратят время на снимание жилета, а если я просто дам руку, это никакого времени не займет. А время мне нужно.

Жилет поддался быстрее, чем можно было рассчитывать. На противостояние пилящему лезвию он не рассчитан. С меня сняли куски разрезанного жилета, вытащив нижнюю половину из-под спины.

Супруг Красной Жены взобрался на камень рядом со мной, склонился ко мне, и смотрел он не в лицо. Кончиком пальца он провел по контурам лифчика. Очень-очень легко, под тканью, по коже.

– А это что? – спросил он, продолжая водить пальцем.

– Белье, – ответила я.

Он потрогал черные кружева сверху.

– Столько узнаешь нового.

– Рада за тебя, что тебе нравится, – сказала я.

Сарказм до него не дошел. Может, он вообще был неуязвим для сарказма.

И он сделал то, что я и предполагала, – залез на меня сверху. Но не в стандартной позиции миссионера – он сполз ниже, так что его грудь прижималась к моей. При нашей разнице в росте его пах оказался на безопасном расстоянии ниже моего. Значит, сейчас будет происходить не изнасилование. Может, мне и не стоило так опасаться, но само знание, что секс здесь ни при чем, почему-то испугало меня еще сильнее. Есть вещи поважнее секса, которые могут быть взяты у меня силой, – например, мой рассудок.

Он прижался ко мне грудью, гладкой, теплой, очень человеческой. И ничего плохого не случилось. Но забавно, что это не смирило моего бешеного сердцебиения и не заставило заглянуть ему в глаза.

– Ты чувствуешь? – спросил он.

Я упорно смотрела в стену пещеры.