Танит Ли - Сабелла

— Весьма любопытная посылка, леди. Прямо из самого Фламинго, — сказал он и усмехнулся. У него были великолепные зубы, будто он набрал полный рот снега.

— Я ничего не выписывала из Фламинго.

Он поднял коробку. На его руках и груди были черные волоски, и каждый словно аккуратно прорисован черной тушью тончайшей кисточкой.

— Мисс Риттер, — сказал он.

— Нет, — отрезала я. — Боюсь, вы ошиблись адресом.

— Здесь так написано. Вы — мисс Риттер?

— Нет.

— Но вы должны быть мисс Риттер.

Казалось, он вбирал в себя весь солнечный жар, и это начинало меня угнетать, даже пугать. Все в нем было таким ярким…

— Поставьте отпечаток вот здесь, мисс Риттер.

Я будто чуяла запах — резкий, едкий душок ищейки, сыскаря, который пытается выведать побольше, прикидываясь дурачком.

— У меня другая фамилия, сколько раз вам повторять!

— Какая же, леди? — он снова улыбнулся. Это был вызов.

— Кэй.

— К-Э-Й?

— К-У-Э-Й*3.

— Отлично. Ханна Квэй.

— Кэй. Сабелла Кэй.

— Что за прелестное имя, — проговорил он все с той же усмешкой. — Сабелла. И все же думаю, что эта посылка — для вас. Может быть, вы пользовались псевдонимами?

Я положила руку на кнопку автоматического закрытия двери. Я могу двигаться очень быстро, но он двигался еще быстрее. Он встал на пороге — теперь дверь уже не закроется, — однако не стал заходить в холл. Так и застыл в дверях, не желая ни зайти, ни выйти, и держал пакет в руках.

— Почему бы вам не открыть ее, мисс Квэй?

— Потому что это не мне.

— Посмотрите на наклейку и убедитесь сами.

— Мне не нужно никуда смотреть.

— Ну пожалуйста.

Я бросила взгляд на посылку. На ней вообще не было никаких наклеек.

— Тут ничего нет.

— А может быть, вам просто не видно?

Я боялась его. Но почему? Мне доводилось иметь дело с подобными назойливыми типами. И всегда удавалось с ними справиться. Некоторые из них уже не будут докучать никому и никогда. Мой голос не выдал страха.

— Я вижу, что здесь нет никакой наклейки и никаких надписей.

— Если вы снимете темные очки, вам будет лучше видно, — нагло заявил он и попытался помочь мне в этом.

— Убирайтесь! — закричала я. Сердце мое подскочило к горлу и сильно заколотилось.

И тогда он снял свои темные очки, вскинул голову и с улыбкой посмотрел на меня. В свете, приглушенном тонированным стеклом, я увидела его глаза. Они походили цветом на красное дерево — и светились. Ресницы были черными и толстыми, неприятно жесткими. Когда он смеялся, от внешних уголков его глаз разбегались морщинки — тонкие, с волос толщиной, серебряные трещинки на золоте кожи.

— Вам когда-нибудь приходилось играть в «Делай как я», мисс Кви? — спросил он. — Я свой ход сделал, очередь за вами.

— Вы не почтальон, — уверенно сказала я.

— Тогда вам лучше позвонить в полицию.

Молчание повисло, заполнив собою холл. Свет струился в открытую дверь, обтекая силуэт незнакомца, и мучил, как распятие.

— Что мне сделать, чтобы вы убрались? — раздраженно спросила я. — Дать денег?

— А тот парень был прав, — он сделал паузу и усмехнулся еще шире. — Он сказал, что вы никогда не выходите к дверям одетая.

Сейчас на мне был не халатик, а длинная, до пят, черная рубаха с узорными пуговками, четыре верхние расстегнуты.

— Как насчет драгоценностей? — спросил он. Я поняла, что он различил отблеск кулона в вырезе моего одеяния.

— То, на что вы уставились — простое стекло. За него не выручишь больше двадцати кредитов. И это все, что у меня есть.

— Зато есть вы.

Когда он это сказал, внутри меня все сжалось от ужаса. Конечно, я давно не невинная девочка. Для меня это приблизительно так же, как для кошки — когда ее гладят по шерсти, мягко или грубо, и не более того. Но откуда взялся ужас?

Этот человек перемывал мои косточки с почтальоном. Он принес коробку и хочет, чтобы я открыла ее. Я резко выхватила посылку у него из рук, сорвала обертку и уплотнитель. Одна сторона внутренней упаковки раскрылась, и что-то с сухим треском упало на паркет.

Это оказалась шкатулка из слоновой кости с золотым замочком и ключиком на ленточке, шкатулка, которую я уже видела в спальне Касси. Тогда в ней лежало отравленное письмо. Я не стала брать ее с собой. А теперь этот человек, на восемь дюймов выше меня и на семьдесят фунтов тяжелее, принес ее в мой дом… Сабелла, его рост и вес не имеют значения. Тебе не того нужно бояться. Действительно страшное — это его лицо, его глаза, в которых словно свернулись кольца тугой пружины длиной в сотни ярдов, и в любую минуту она готова распрямиться и ударить тебя, как плеть…

— Вы сказали, что это пришло из Фламинго, — мой голос прозвучал холодно и безразлично. Он знал, что я вовсе не равнодушна, но если он увидит, что я держу себя в руках, может быть, это заставит его слегка поостыть.

— Фламинго? Неужели я так сказал? Нет, это из Ареса.

— Кто дал вам это, чтобы вы передали мне?

— Кто дал мне это, чтобы я передал вам? Почтовая служба, мэм, — теперь он снова глупо ухмылялся — ни дать, ни взять простачок, который боится потерять работу и боится, что я неправильно поняла его. Я стояла безучастно, и он продолжил: — Мой приятель прихворнул, мэм, видно, что-то съел. Вот я и вызвался принести вам посылку вместо него. Он не мог сам ее доставить, мэм. Его тошнит. Он лежит и блюет. Налево и направо, мэм. Его прямо всего наизнанку выворачивает… мэм.

Почтальон натрепался обо мне. И этот незнакомец, мой новый враг, будучи заинтригован, убедил или вынудил почтальона, чтобы он разрешил доставить мою посылку вместо него. Неужели все так просто? Неужели они решили рискнуть, полагая, что я слишком погрязла в темных делишках и, значит, не стану жаловаться? Но почему на посылке нет наклейки с адресом, а саму коробку, похоже, вскрывали? И к чему эти ухищрения с путаницей имен и городов, словно меня вынуждали своими устами назвать себя и тех, кто прислал шкатулку? Письма в посылке не было.

— Теперь осталось только приложить пальчик, — напомнил мне незнакомец. Эту фразу он сказал иначе — мягко, лениво, вкрадчиво. Промурлыкал.

Но у него не было рамки, которую используют при снятии отпечатка пальца. Вместо этого он протянул свою руку — сильную и красивую, поросшую волосками, с огнем, бегущим в жилах под золотой кожей. Он снова бросал мне вызов. А потом вдруг схватил мои пальцы и стиснул их. Его рука была сухой и горячей, как пустыня под солнцем.

Он взял мое запястье в такой жесткий захват, будто хотел сломать мне кость — и при этом продолжал улыбаться. Но его глаза были холодны. Я не могла понять — может быть, он просто садист и ему в удовольствие причинять боль? Нет, тут было нечто большее. Только я не могла разобрать, что именно.