Андрей Дашков - Оазис Джудекка

Раньше он возразил бы просто из чувства противоречия, но сразу подавил подростковую реакцию. Ему и самому уже захотелось увидеть этот псевдоготический кошмар, а если повезет, то и принять в нем участие. Он подозревал, что они устраивают очередной эксперимент, уготовив ему незавидную роль белой мыши, – но разве вся жизнь не была цепочкой экспериментов или, вернее, «матрешками» вложенных друг в друга паскудных опытов, каждый из которых обнаруживал человеческую несостоятельность?

12

Непроницаемая тьма. Отличная звукоизоляция – снаружи не доносилось ни единого звука. И ничто не напоминало о Железном Бароне, кроме бесшумных колебаний тверди.

Ну, чем не могила? Казалось бы, самое время расслабиться, отдохнуть, забыться – и будь что будет. Однако именно сейчас, когда кровь из раны уже достигла паха и возникло отвратительное ощущение, что я обделался, жажда жизни обострилась до предела. Эта жажда была необъяснимой, всепоглощающей и безусловной, не зависящей от слишком уступчивого рассудка. Если бы жизнь была палкой, зажатой в моих сведенных болью челюстях, никто не сумел бы отобрать ее у меня…

Но еще ничего не кончилось. Рано было валиться без сил и шептать слова благодарности. Передышку не получишь именно тогда, когда она нужна больше всего – если, конечно, не передумал жить. Аборигены запросто могли расстрелять «полынью» в упор. «Плева» не пропускала света и звуков, но это ни в коей мере не относилось к пулям.

Я еще пытался отползти в глубь норы, царапался обо что-то и громко стонал сквозь зубы. Куда угодно, лишь бы подальше от «полыньи», а там разберемся… Сирена помогала. Она тащила меня, хрипло дыша от натуги, и мне, задержавшемуся на грани реальности и бреда, вдруг почудилось, что я уже попал в лапы к гигантскому крысоиду. К той самой самке, чьего детеныша я недавно сожрал. И теперь она хочет рассчитаться. Всего лишь рассчитаться…

Мои полубредовые мысли снова перескочили на Сирену. Она ведь тоже была самкой, лишившейся детеныша. Его украли двуногие… Сирена – крысоид? Бр-р-р-р! В моей башке происходили жуткие метаморфозы образов. Наверное, я начал отбиваться, пытаясь вырваться из цепких рук (когтей?!). Тесно, ужасно тесно. Какой узкий гробик, усеянный обломками косточек и битым стеклом! И придвинулось чье-то лицо (морда!), полыхающее звериным духом…

Я чуть не раскроил себе череп об острые торчащие углы. Кто-то рядом рычал, стонал, шептал, визжал, уговаривал… Ослепший, я бился в конвульсиях ужаса, пока хохочущий кошмар заживо погребенных пожирал мой рассудок и высасывал из меня остаток сил. А потом пресс беспамятства опустился, и я был расплющен в ничтожно тонкий слой среди многовековых скоплений праха. Слой толщиной в одну жизнь, из которого…

13

Свет.

Откуда взялся этот тусклый луч?

Он напоминает мне пепел, просеянный сквозь мельчайшее сито темноты. Летящий вверх серый снег.

Опять снится? Холодная комната, с невидимого потолка которой сыплются ажурные крупинки. И тают на лице. Нет, это чужие пальцы. Мне кажется, что секунды, превратившиеся в пылинки, кружатся в потустороннем сиянии. Откуда оно взялось?

Ах да, фонарь…

Но разве я успел включить фонарь? Неужели я не разбил его во время припадка? И я не помню, держал ли я его вообще…

Сейчас он в руке у Сирены. Другая ее рука у меня на лбу. Тебе лучше держаться за пистолет, детка… При свете, падающем снизу, у нее жуткое лицо – получереп-полумаска, выделанная из белой кожи. Маска с темными морщинами… Что, я был без сознания так долго? Но это не морщины, а порезы. Кровь уже запеклась. Сколько же времени прошло? Более чем достаточно, чтобы распространился одуряющий запах свежатинки и крысоиды поняли, что обед подан. Самый обильный обед в их нелегкой жизни…

Я снова проваливаюсь в темноту. Предпочитаю не видеть, как меня обгладывают…

14

Потом я еще дважды приходил в себя. И уходил обратно. Это слово немедленно потянуло за собой другое: оборотень. Что он поделывал? Хорошо, если тоже пребывал в отключке. Лишь бы не задушил Сирену.

Наконец наступил более или менее длительный период просветления.

Я лежал, а Сирена тихо читала мне наизусть что-то очень старое. Она выговаривала фразы нараспев и ласково поглаживала меня по голове. Я погружался в сладостную дремоту под этот речитатив, и даже раны болели меньше.

«…И праведные унаследовали Чистую Долину, землю вечной весны, животворящих источников, цветущего райского сада – землю, окруженную тройной цепью гор, раскинувшуюся под небесами, звонкими, как хрусталь, издающий священный звук, и над непоколебимым панцирем Основы, откуда исходят мировые потоки, – и создали там Страну Святых, сокрытую от разоренного мира.

И было сказано, что лишь истинно очистившиеся отыщут туда дорогу, но таковых уже не осталось вне избранных пределов, ибо скверна распространилась повсюду, – и напрасно плодились варвары, и настала жатва новой чумы, и свет городов померк…

Праведные же, пребывая в невиданных доселе достоинстве и мощи, имели силу изменять реальность. Сотни лет Зыбкой Империи минули, будто сон – чудесный сон в преддверии кошмара. Пробуждение наступило, когда Страна Святых перестала посылать миссионеров в земли дикарей. Отверженные племена снова принялись за старое. И только Ангелы удержали мир на краю преисподней.

Но никакие перемены не вредили Чистой Долине, где почила святость. Порукой тому – искаженное пространство и петля времени, стражи вечного льда и Тайная Мантра, и обманы на грешных путях человечьего мозга, внутренние оковы и неуязвимые призраки…

Пролог истории, начавшейся после конца времен, был писан кровью. И так велико оказалось желание праведных разорвать порочный круг извечного самоубийственного движения, что им дана была власть влиять на весь обитаемый свет, и насаждать Закон, и проникать в мысли, и знать тщету намерений, и посылать Ангела Мщения за каждым, нарушившим Великий Запрет.

И с тех пор никто не избегал заслуженной кары – ни черной ночью, ни ясным днем, ни в часы серого рассвета, ни в лиловых сумерках заката, ни в мистической тени, ни слившись со стаей, ни в сокрытом уединении, ни на воде, ни под землей, ни в горних высях. И Птица склевала Червя, и Змея сожрала Яйцо. А всем прочим тварям была дана свобода жить в естестве своем – и природа воспряла, и раны земли затянулись, и шрамы войны рассосались, и рабы стали вольными. То была заря предвечного света, бившего из-за гор. Не сияние солнца, но бледное зеркало луны.

И было установлено Царство Света, Любви и Добра на вечные времена.