Мария Гинзбург - Мертвецы и крысы

Они помолчали.

– Я не смогу зарабатывать так, как зарабатывала Лили, – заметил Франк.

В его голосе слышалась так хорошо знакомая Гийому насмешка. Вопреки распространенному мнению, демоны часто смеются, в то время как светлые предаются бесконечной скорби о судьбах мира.

– Может, и сможешь, – в тон ему ответил Гийом. – Но если я встречу тебя и ты будешь таким же, как она…

– Я понял, о великий, – прошептал Франк.

– Боль скоро пройдет. Повязку можно будет снять завтра к вечеру, – сказал Гийом.

Снова скрипнули доски – Гийом поднялся, чтобы идти.

– Шабгни! – порывисто окликнул его Франк, приподнявшись на своем ложе.

– Я слушаю.

– Я не хочу больше встречать тебя, – сказал он. – И быть как Лили тоже не хочу. Как мне убить себя? Если я не смогу выносить этот голод?

Гийом наклонился к его уху, прошептал несколько слов. Крохотный фарфовый флакончик – бидон после уплаты всех налогов – перешел в руки Франка.

Имме не хотела видеть, как горит Тотгендам. Как горит ее родной город и вместе с ним – ее родной дом. Пусть даже это пламя очищало землю от самого вонючего сгустка гнили, который когда-либо существовал на земле. Когда все уцелевшие поднялись на второй этаж, где через проломы в стене открывался великолепный вид на пожар, Имме вышла и села на пороге башни. Капли крови Гейба на тропинке сияли в темноте теплым желтым светом. Дождь еще не смыл их. Отблески пожара не достигали этого места. Но вой, жуткий, нечеловеческий, накатывался со стороны Тотгендама темными волнами и терзал слух. Имме передернула плечами и первый раз в жизни подумала, что трубка с душистым табаком была бы сейчас очень кстати.

Гийом сел на порог рядом с ней.

– Обними меня, – сказала Имме.

Он выполнил ее просьбу. Имме прижалась к его груди.

– Сколько всего произошло! – проговорила она.

Голос ее звучал глухо. Ее дыхание ударялось в кожаную куртку Гийома ровно там, где за ней должно было находиться сердце.

– Я не думала, что смогу… – бессвязно продолжала Имме. – Все так быстро поменялось… Мне так хотелось, чтобы меня кто-нибудь поддержал, утешил…

Гийом прижал ее к себе крепче – впрочем, довольно осторожно. Имме отняла лицо от его груди и вдруг воскликнула:

– Великий Шабгни, они хотели отправить в карьер детей. Детей!

– Я здесь ни при чем, – возразил Гийом. – Ваши руководители думали, что женщины, запуганные судьбой своих подруг, нарожают им новых детей. Ну, и плюс месть за то, что дети спустили на них крыс. И планы вашего городского совета вполне могли осуществиться.

– Так карьер пуст?

– Как банка позавчерашних консервов, – подтвердил Гийом.

Имме поцеловала его. Поняв, что только поцелуями она ограничиваться не намерена, Гийом поднял ее и отнес в развалины.

Там хватало укромных закутков.

– Гийом… А какого ингредиента тебе не хватило?

– Трын-травы.

Имме приподнялась на локте, посмотрела на него почти гневно. Она подумала, что он смеется над ней.

– Трын-трава лишает человека желаний, гнева и радости, – произнес Гийом. – Трын-трава дает спокойствие. Но забирает волю и свободу выбора. Она превращает отравленного в пассивное орудие чужой воли. Сила вашей любви к жизни помогла вам преодолеть смерть. Свобода воли помогла некоторым из вас выбрать жизнь и сейчас, несмотря ни на что.

Имме помолчала некоторое время, вникая в смысл объяснения.

– Я найду такого, как ты? – спросила она.

– Нет, – сказал Гийом и добавил, не давая ей рассердиться: – Ты найдешь лучше. Ты найдешь – человека. Даже в Тотгендаме некоторые смогли это сделать.

Имме вспомнила об Ирене и Клаасе.

– Я знаю, ты не дашь людям покинуть родной город, – продолжал Гийом. – Ты привыкла, что мужчины обычно смотрят на женщину только с точки зрения вовремя и сытно выполненного супружеского долга. Но теперь ты знаешь, что не все ищут в женщине именно этого. И таких мужчин много. Собственно, выжили только те, кто ожидал от женщины совсем другого. Теперь тебе есть из кого выбрать.

Она принялась одеваться. Гийом лежал, не шевелясь, и смотрел на нее.

– Ты почти сразу поняла, кто я, – сказал он. – Ты хотела прикоснуться к силе?

Имме фыркнула.

– Нет, – сказала она. – Я хотела, чтобы с члена у мужчины хоть раз не сочилась гниль, а от самого мужчины не несло протухшим мясом. Я хотела прикоснуться к красоте.

– Гейб красивее меня, – заметил Гийом.

– Красивее, – согласилась Имме. – Но ты – добрее.

Гийом засмеялся. От его смеха старая кладка стен башни покрылась изморозью, а росток шиповника, пробившийся-таки сквозь полусгнившие доски пола, почернел и рассыпался в прах.

– Я? – переспросил Гийом. – Да я вообще не знаю, что такое Добро и Зло.

Ирена ушла вместе со всеми смотреть на пожар. Клаас остался один. Он сидел и улыбался в темноте. Ирена. Его Ирена. Она всегда была такая. «Быть как все» – можно было бы начертать на ее гербе, если бы он у нее был. Ничем не выделялась, строго следовала всем предписанным нормам. А на самом деле…

Он думал, что она все-таки покусывает Лиззи. Хоть иногда. Как выяснилось, она тоже так думала – и они оба ошибались.

И это была очень приятная ошибка.

Было еще кое-что, что не давало Клаасу покоя, и, когда силуэт Гийома проступил из темноты, Клаас очень обрадовался.

– Великий, – поприветствовал он его, вставая.

– Смертный, – тем же тоном, но явно поддразнивая, ответил Гийом.

Клаас смущенно улыбнулся. Но все-таки собрался с духом, чтобы задать мучивший его вопрос.

– Я вот хотел спросить, Шабгни…

– Я слушаю.

– Я думал, что ты осуждаешь нас.

– Я?!

– Да. Нас, тех, кто отказался пользоваться твоим даром. Я говорю о зубах. Мы, те, кто ушел из Тотгендама, никого не кусаем. Но ты пришел, и…

– Мастер Клаас, – сказал Шабгни. – Все слова ваших священников обо мне – ложь. Но я знаю, что говорят обо мне, и я так выразился, чтобы ты меня понял. А ты вообще подумал о другом. Так вот, я имел в виду вот что. Я не буду решать за вас, я не буду спасать вас, я не буду наказывать вас. Я наказан вами . Я должен быть с вами до тех пор, пока заклятье не подействует так, как оно должно было подействовать. Или до тех пор, пока чары, что я наложил на ваших предков когда-то, не перестанут действовать совсем. Да, вначале я хотел… Я пытался… Но накладывать на вас дополнительные чары мне запретили. Я стану свободен, когда вы станете обычными людьми. Это единственный путь, другого для меня нет.

– Я понял.

– Что ты понял?

– Мне всегда нравилось работать в карьере, – ответил Клаас. – Проходить горизонт, искать, и это чувство, когда твердо знаешь, что вот здесь надо сделать шурф, потому что там, за тонкой каменной перегородкой, плещется черножизнь. Но однажды… в общем, меня изгнали из города. Мне пришлось пасти овец на том берегу.