Евгения Микулина - Женщина-VAMP

Но мои руки безвольно опущены вдоль тела, и я чувствую, что они дрожат. Стыд какой. Если бы я мог провалиться под землю или хотя бы оторвать от нее взгляд, спрятать глаза, чтобы она не видела моего потрясения, не была свидетельницей моего позора – так близко, во всех унизительных подробностях. Но я не могу.

Но она еще не закончила свою пытку. Ее руки оставляют в покое мои волосы, она ослабляет слегка узел галстука и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. Я чувствую ее пальцы на своей шее – мимолетное, быстрое прикосновение, от которого ноги становятся ватными, а джинсы… очень тесными. А потом она опускает руки на пояс моих брюк и вытаскивает наружу край рубашки.

Я слышу, как у меня перехватывает дыхание.

Господи, пошли мне мгновенную, легкую смерть. Прямо сейчас.

Зачем она это делает? Неужели она не понимает, ЧТО она делает?

Она отступает на шаг назад, смотрит на меня и ласково улыбается.

Как так может быть, что один человек готов сдохнуть от возбуждения, а второй улыбается, как будто ровным счетом ничего не происходит?

Она улыбается шире:

– Ну вот – теперь ты просто совершенство. Настоящий Alfa Male, как он есть.

Это уже слишком. Я закрываю глаза. Если умереть у меня сейчас не получится, так я хотя бы спрячусь от ее взгляда. Но с закрытыми глазами все еще хуже – в темноте я только четче осознаю ее близость. И ее холод, от которого меня бросает в жар.

Я снова смотрю на нее. Она уже не улыбается – у нее какое-то странное, непонятное мне выражение лица. Словно она смотрит не на меня, а в какую-то темную и далекую точку и видит там что-то свое. А потом она испускает легкий вздох и коротко кивает, словно приняв какое-то решение, и говорит с очередной из своих полу-улыбок:

– Ты как собирался добираться до театра?

Откуда у меня берется голос, чтобы ответить? Но я все-таки ухитряюсь пробормотать:

– Никак не собирался. Я ведь забыл про вечеринку. Но тут же можно пешком дойти.

Марина говорит решительно:

– Глупости – арт-директора пешком на такие вечеринки не ходят. Поедешь со мной. Мы должны приехать вместе – это будет правильно.

Я киваю – голос меня снова покинул. Такая красивая и хрупкая на вид женщина – а на самом деле она настоящий монстр. Как я выдержу поездку в машине? Специально она, что ли, надо мной издевается?

Она тоже кивает – с чувством глубокого удовлетворения от созерцания дела рук своих: моего костюма, прически и, надо думать, перевернутого лица. И уходит.

Я возвращаюсь на свое рабочее место как зомби. До выезда на наше мероприятие остался какой-то час – переодеваться уже нет смысла. Да и как я могу, когда она сама меня уже высочайше одобрила и даже причесала? Работать я не в состоянии – я просто не вижу, что у меня на экране компьютера. Мне остается только закурить очередную сигарету – руки до сих пор предательски дрожат – и сделать вид, что я с глубоким вниманием изучаю сигнал свежего номера, который лежит у меня на столе с утра. Это тот самый номер, куда мы поставили съемку с безголовыми манекенами, которую она с таким восторгом придумывала во время нашего обеда.

Номер открывается как раз на втором развороте этой съемки. Один из наших манекенов стоит у обшарпанной кирпичной стены, повернувшись к ней спиной, – он явно собирается драться с двумя другими манекенами, которые «подошли» к нему справа и слева. Намек, понимаете ли, на уличную агрессию – часть настоящей мужской жизни, о которой, как я думаю, наши читатели не имеют ни малейшего представления: по статистике, нас читают в основном женщины и гомосексуалисты. Я смотрю на фотографию, и на секунду мне кажется, что зрение мне изменяет.

Манекен у стены – тот, который потенциальная жертва, тот, что должен защищаться, – одет точно так же, как я сейчас.

Марина одела меня, как манекен из нашей съемки.

Ей понравилась эта съемка. Она сказала, лукаво улыбаясь, что я угадал. Она хотела увидеть на наших страницах мужчину своей мечты – и увидела: я одел наши манекены правильно.

А теперь она одела в эти вещи меня и хочет ехать со мной в одной машине.

Хочет быть этим вечером со мной?

Во рту у меня пересохло.

Я знаю, как называется ослепительное чувство, которое заставляет мое сердце биться так, будто оно вот-вот выломится из груди. Надежда.

Глупая, бестолковая, подростковая, мучительная – но все-таки надежда.

Глава 6

Когда примешь решение, даже глупое и неправильное, жить сразу становится легче. Да, ты понимаешь, что у твоего решения будут последствия, что это не конец тревогам, а начало проблем. Но так лучше и проще, чем терзаться сомнениями. Сомнения выматывают. Принятие решения дает силы – даже для того, чтобы нести потом за него ответственность. Решение, даже тяжелое, приносит с собой некое подобие эйфории.

Именно поэтому теперь, сидя на заднем сиденье своей служебной машины, увозящей нас в ночь после утомительного светского вечера, чувствуя рядом с собой теплое плечо Влада, видя боковым зрением его напряженный профиль и чуть дрожащую руку, которую он скованно положил на колено, я чувствую себя радостно. Мне хорошо, потому что я приняла решение. Моя совесть молчит. У нее еще будет шанс меня помучить, но не сейчас. Сейчас мне не до совести.

Удивительно, что я продержалась так долго. Так долго не уступала желанию – я, кого природа снабдила инстинктом мгновенно удовлетворять свои нужды, утолять свой голод. Несколько месяцев я не давала себе воли – это просто чудеса выдержки. Конечно, я очень старалась, и Сережа помогал – отвлекал и развлекал меня, как мог. Но мне с каждым днем становилось все яснее, что я сдамся. Я слишком эгоистична, слишком привыкла получать то, что хочу. Или кого хочу. И тот, кого я хочу, слишком мне нравится. Просто наваждение какое-то – сегодня, на этом вечере, было много красивых людей: мы их собрали, чтобы вручить призы именно за красоту. Но он, высокий, смурной, чуточку сутулый, лохматый, затмил для меня всех. Несколько раз за вечер мне хотелось отбросить приличия и начать целовать его – прямо там, при всех этих людях, под ироничным взглядом Гранта Хэмилтона, который все прекрасно понимает и очень оттого веселится. Был один момент, когда Влад сидел на одном из низких красных диванов, которыми мы для удобства гостей обставили фойе, тянул какой-то коктейль через соломинку и вдруг бросил на меня взгляд искоса… Я едва удержалась. Мое терпение на исходе. Я не могу больше отказывать себе в том, чего хочу. Что мне жизненно необходимо.

Но дело не только в этом – не только в слабости моей воли. Дело в том, что я с каждым днем видела: самоотречение не приносит никакой пользы. Оно бессмысленно, потому что мое старательно разыгранное равнодушие не помогает Владу отвлечься, забыть, переключиться на что-то другое. Сколько бы я его ни избегала, он все равно думает обо мне. Мне не удастся его отпустить – слишком поздно. Возможно, уже в момент нашей первой встречи все решилось, и у него – и у меня – вообще не было шанса избежать всего этого. И потому моя холодность не приносила пользы – она только заставляла его страдать.