Виталий Вавикин - Суккубус

В зеркало заднего вида Дэнни увидел, как изогнулись ее тонкие губы.

– Замолчи и веди машину.

– Просто мне кажется, что этот дом не подходит для вас, миссис Лерой. Да и дорога! Разве такая изысканная женщина, как вы, должна утруждать себя подобной поездкой? Я слышал, что рев мотора и жара могут вызвать ужасную мигрень, – Дэнни снова посмотрел в зеркало. Ничего. Никаких эмоций. – Если хотите, то я могу поговорить с вашим мужем об этом. Объяснить ему, показать на карте, где находится дом миссис Леон, чтобы он понял, насколько изнурительна для вас подобная поездка, – и снова никаких эмоций. – А что касается мадам Себилы, так она сама могла бы приезжать к вам в гости. Уверен, такая статная женщина, как она, не затеряется в высшем обществе.

Вот теперь в точку. Дэнни улыбнулся, увидев, как дрогнули губы Ивоны.

– Что ты знаешь, шофер? – голос ее утратил глубину, став сухим и резким. Теперь для Дэнни настал черед промолчать. Сжав двумя руками руль, он принялся насвистывать «С добрым утром, дорогая» Джерома Керна. Мотив не заладился, и он переключился на Тома Брауна.

– Вам нравится джаз, миссис Лерой? – Дэнни обернулся, растягивая губы в счастливой улыбке. Ветер сдул с лица Ив вуаль, обнажая ее раздражение.

– Я задала вопрос, шофер!

– Я слышал, – Дэнни снова вернулся к Керну, но на этот раз пытаясь насвистать «Не веришь мне?» Какое-то время они так и ехали: один насвистывал, другая ненавидела.

– Ну и черт с тобой! – сдалась Ивона. Она достала мундштук, вставила в него сигарету и закурила. – Чего ты хочешь?

Дэнни обернулся, наслаждаясь своим триумфом. Глаза его блестели. Губы изогнулись в каком-то зверином оскале.

– Ты хочешь денег, шофер? – Ивона выдохнула синий дым ему в лицо. – Я дам тебе денег. Сколько ты хочешь?

Дэнни глумливо ухмыльнулся и начал насвистывать понятный ему одному джазовый мотив.

– Ответь мне! – взвизгнула Ив. Дэнни остановил машину и обернулся.

– Подними вуаль.

– Нет.

Дэнни протянул руку и сделал это за нее. В темных глазах горел огонь. Столько презрения! Столько ненависти!

– Значит, ты этого хочешь, шофер? – Ив выбросила сигарету в придорожную пыль. – Думаешь, если унизишь меня, то это изменит твою никчемную жизнь? – она улыбнулась, но улыбка больше напомнила хищный оскал животного, почуявшего кровь. – Тебе нужно мое тело, да? – еще одна улыбка-оскал. Дэнни смотрел на Ив, и ему нравилось видеть эту беззубую злость в ее глазах. Она откинулась на спинку сиденья, положив руки на сомкнутые колени. – Чего же ты ждешь, шофер?

Он щелкнул пальцами, закончив насвистываемый им куплет, и перебрался назад. Ив не двигалась. Подол ее платья вытирал пыльный пол.

– Сними его, – сказал Дэнни.

– Нет.

Он улыбнулся. Эти коготки определенно нравились ему. Ив смотрела на него, и в ее глазах не было ничего из того, что обычно он видел в глазах девушек в подобные моменты. Темные и лишенные каких-либо эмоций. Он притянул ее за бедра ближе к себе и расстегнул брюки. Лицо Ив сохранило прежнюю каменную монолитность. Губы ее не отреагировали на его поцелуй, но горячее дыхание обожгло лицо. Взгляд ее стал туманным. На лбу выступила испарина. Дэнни сильнее сжал ее бедра. Движения его потеряли стройность, но это было уже неважно. Глаза Ив вспыхнули триумфом.

– Теперь слезай с меня! – с отвращением сказала она, вышла из машины, одернула платье. Четкие, продуманные движения.

Дэнни вернулся за руль и закурил. Солнце нещадно поливало землю своими лучами. Потное тело начинало чесаться, но он не обращал на это внимания. Ив вернулась в машину.

– Можешь ехать, – сказала она. Голос ее обрел прежнюю глубину.

– Докурю, и поедем, – Дэнни вытер ладонью мокрый лоб и затянулся. В повисшей тишине горящий табак потрескивал неестественно громко. – То, что сейчас случилось… – начал Дэнни, но Ив оборвала его.

– То, что сейчас случилось, было в первый и последний раз, – сказала она, возвращая себе былое высокомерие. – Если мой муж узнает об этом, то он тебя убьет. И поверь мне, уж я постараюсь дать ему достаточно поводов для этого решения.

Дэнни выбросил недокуренную сигарету и завел мотор.

– Если твой муж узнает об этом, то в первую очередь убьет мадам Себилу, – сказал он, когда машина набрала скорость. – И уж поверь мне, ему будет о чем послушать.

– Ты что, шантажируешь меня?

Дэнни улыбнулся и снова начал насвистывать «С добрым утром, дорогая». И на этот раз получалось у него намного лучше.

Глава вторая

– Негодяй! Собирай свои вещи и проваливай!

Дежа-вю или неизбежность? Билли Брендс стоял в дверях, и все происходящее казалось ему нереальным, замедленным, затянутым туманной дымкой. Мормоны, женитьба на Биатрис, стихи, способные тронуть душу молодой жены сильнее, чем ласки супруга, газета, пара удачных статей, книга о черных буднях детей рабочего класса, известность, приглашения в литературные сообщества, благосклонные критики… Все это напоминало ему комедию «Противоположности» Тайлера, сыскавшую славу в те времена, когда Брендса не было на свете, но все еще казавшуюся ему актуальной. Теперь казалась, когда вся его жизнь превратилась в одну большую противоположность. Все эти улыбчивые лица с их аскетичными желаниями и мнимым благородством. Верность, преданность, альтруизм – псевдо-надежды, псевдо-счастье, псевдовзаимовыручка. Все ненастоящее, даже сам Брендс. Какая-то уродливая сатира, от которой хотелось больше плакать, чем смеяться. И еще эта организация торговцев, устроившая какой-то понятный лишь им одним литературный конкурс, главный приз в котором достался рассказу «Дети мануфактуры» Билли Брендса.

– Мы обязательно должны пойти! – говорила Биатрис, а Брендс думал о рассказе Льюиса «Главная улица». Если уж кому-то и должен был достаться новенький «Паккард-Ранебаут», то уж точно не ему, не Брендсу. Маленький человек Льюиса был куда правдивее, чем вся книга Брендса, ставшая еще более лживой и лицемерной, чем псевдо-мормоны, окружавшие его, да и сам Брендс, коим видел он себя в последнее время.

Он цинично просмотрел список гостей. Эти идиоты-торговцы могли для приличия хотя бы пригласить Эдит Уортон, но разве кому-нибудь из них был нужен ее «Век невинности»? Нет! Нет! И еще раз нет!

Поддавшись на уговоры жены, Брендс нацепил костюм и отправился на прием.

Организованный фуршет пах потом и лживой учтивостью.

– Твои родители радуются за тебя на небесах, – говорила супругу Биатрис. Эта высокая, худая женщина строгих нравов. Этот образец верности и преданности…

В этот момент Брендс и увидел нереальность окружившей его жизни, ее замедленность, ее туманность. Он говорил, улыбался, цитировал великих философов и литераторов, поражая собравшихся своим остроумием и надуманной пылкостью, но все это было где-то далеко, словно ни одно из сказанных слов, ни один жест, ни одна улыбка не принадлежали в действительности Брендсу. А люди все хвалили и хвалили его…