Игорь Кром - Мемориал

— Понятно, — ответил я.

Стены исчезли. Огромный глаз закрылся. Чёрный человек бросил меня. Я упал на пол, и жирные белые черви зашевелились подо мной.

В голове у меня застрял обрезок ржавой водопроводной трубы.

На этот раз тьма исчезла сразу, взорвавшись и разлетевшись на клочки. Пространство заполнилось ярким светом. Я хотел зажмуриться, но глаза оказались уже закрытыми.

Тогда я медленно, очень осторожно их открыл.

Вокруг всё сверкало — белоснежные простыни, пододеяльник, прозрачные стёкла, выбеленный потолок без единого пятнышка.

Я лежал в постели, но рядом был ещё кто-то.

Этот кто-то как две капли воды был похож на меня. И был он холоден и недвижим. Остекленевшие глаза упёрлись взглядом в одну точку. Черты лица исказила агония. Окровавленные бинты покрывали голову.

— У мёртвого человека нет тела! — сказал я ему. — Он ничего не может! А жизнь — это Возможность. С большой буквы.

Он не пошевелился. Он бледнел и растворялся на глазах. Сначала от него остался только контур, затем и он превратился в лёгкое облачко. Бинты упали на подушку. Вот и облачко исчезло, и я остался один.

Но могильный холод ещё долго прятался в белизне накрахмаленного постельного белья.

Внезапно я понял, как сильно мне хочется спать.

Я догадался, что это не мираж, лишь услышав Серёгин голос.

— Очнулся, — сказал он.

Они сидели возле меня втроём — Серёга, Костя и моя жена. Они улыбались.

— Слава Богу! — прошептала Светка.

— Главное, черепушка цела, — успокоил её Сергей.

Поймав мой удивлённый взгляд, Костя потянул меня за рукав пижамы.

— Ты хоть понял, что случилось?

Неужели он сможет мне это объяснить?

— Нет, — качнул головой я. — Конечно, нет. Чёрт меня побери, если понял хоть что-нибудь.

— Тебя накрыло баобабом. Фёдор успел увернуться, а ты — нет.

— Шамиль перепугался до смерти, — вставил Серый. — Ведь никакого инструктажа по ТБ не проводилось! Так что получишь своего рода страховку.

Их слова словно замерли передо мной, покачиваясь от моего дыхания. А смысл не сразу дошёл до меня.

— А как же вы… как же вы остались живы? — вырвался сам собой такой важный для меня вопрос. — Ведь бензопила… тополь… кровь…

— А нам-то что? — удивился Сергей. — Мы далеко стояли.

— Он ещё очень слаб, — с умным видом пояснил Костя. — Не обращай внимания.

— Бред… — прошептал я. — Всё, что было со мной так долго — всего лишь бред?

— Да, ты бредил, — согласился Серёга. — Всю дорогу до больницы. А потом тебе ввели снотворное.

— Здорово… — сказал я.

— Я тебе принесла кое-что поесть, — произнесла жена. Она открыла сумку и вынула оттуда пакет с бутербродами, шоколадку, несколько яблок и большой золотистый апельсин. Больше в сумке ничего не было. О, чудо! Светка не взяла с собой книжку! Это поразило меня сильнее, чем всё, пережитое в бреду. Я почувствовал, что снова теряю сознание.

— Ну, мы пойдём, — сказал Костя. Изо всех сил сопротивляясь накатившему головокружению, я пробормотал:

— Светик, поцелуй за меня Татку и Гоблина.

— Какого Гоблина? — удивилась она.

— Андрюшку…

— С каких это пор он стал Гоблином?

И тут я отрубился.

Она была такой же влюблённой и ласковой, как и во время нашего медового месяца. Там, где прикасались к моей коже её тёплые руки, по телу пробегали потоки возбуждающего огня. Её губы, целовавшие мне лицо, наполняли меня восторгом и блаженством. Её тело было ослепительно прекрасно в свете полной луны, заглядывающей через окно в больничную палату. Я шептал ей на ухо её имя и гладил шелковистые волосы, и ей это безумно нравилось. А потом она подарила мне неизъяснимое наслаждение. И лишь почувствовав приближение кульминационного момента, я схватил лежащий на тумбочке скальпель и вонзил ей под левую лопатку. Она даже не вскрикнула — только неестественно напряглась и беззвучно захлопала ртом. В это мгновение я выбросил в неё свою энергию любви. Затем её тело сползло с меня, я перевернул её на спину и сделал скальпелем глубокий разрез от вагины до самых грудей. Это было невероятно красиво! Я расширил рану руками и уткнулся лицом в ещё бурлящий кровью живот. И вдруг увидел весь этот ужас со стороны, откуда-то из-под потолка. Собственный крик и разбудил меня.

В руке я держал помятый апельсин.

Ведьма не лгала. Человеку свойственно ошибаться, а значит, сеять вокруг себя зло, ведь любое зло — есть трагическая ошибка воли. Эти ошибки имеют свойство оставлять следы, чёрные следы, которые неизгладимыми отпечатками ложатся на место, где человек жил.

Анатолий Костылев жил во мне.

И что теперь? Может, мне лучше умереть? Но не означает ли это сравняться с ним, предав дарованную мне Возможность?

А чтобы жить, необходимо не бояться заглянуть в себя. Как бы ни хотелось сделать вид, что там, внутри, всё хорошо. Как бы ни было страшно. Как бы ни хотелось забыть.

Вот куда нужно будет направлять Силу. Но есть ли она у меня?

Никуда не деться. Нужно пробовать.

И я попробовал.

И увидел удиравшего от меня человека в чёрном плаще. Он так бежал, что потерял свою шляпу.

— Он должен быть похоронен, — сказал я себе. — У меня в душе должно быть кладбище чёрных дней.

Сверху прямо на него рухнула огромная глыба полированного гранита, вдавив его глубоко в землю. Удивительно живые изображения оказались высечены на этом камне. Обезображенные лица Сергея и Кости с немым укором устремили на меня свои невидящие взгляды. А рядом с ними склонила голову набок ведьма. Прядь седых волос упала на лоб, а синие глаза жили, двигались, ползали по гладкой поверхности. Они следили за мной и изучали меня.

— Помни, — сказала ведьма. — Ты можешь управлять своим телом. Это и означает, что ты жив. Другой вопрос — как ты воспользуешься этой возможностью. Ты уже знаешь — можно по-разному. Рядом всегда будут те, кому сможешь помочь только ты. И это будет очень трудно. Иногда убить человека кажется легче, чем сказать ему доброе слово. Это — одна из тайн жизни и смерти. Всё, что тебе нужно, всегда будет дано. Ищи вокруг себя. Ищи в себе. Ищи везде, ведь мир создан для живых! Но и мёртвые — тоже всегда рядом. Потому что смерть — это лишь иная форма жизни. Тени вернутся, если ты прекратишь этот поиск. Гранит зароков — не вечен. Помни это.

— Не забуду, — прошептал я в ответ. — Не смогу.

Все посторонние, лишние звуки исчезли, растворились, унеслись в никуда.

Я прислушался к тому, что осталось.

Вечный огонь памяти уже гудел, разгораясь, и где-то далеко-далеко звучала тихая печальная музыка.