Юн Линдквист - Блаженны мертвые

— Кто там?

Царапание прекратилось. Вместо этого за дверью послышалось тихое поскуливание.

Наверное, кому-то плохо.

Не раздумывая, Эльви открыла дверь.

На нем был тот самый выходной костюм, только вот сидел плоховато. За последние годы болезни Туре похудел килограмм на двадцать, и теперь габардиновая ткань свисала с его покатых плеч, а руки болтались, как плети. Эльви попятилась, наткнулась на галошницу в коридоре и чуть не упала, но в последний момент ухватилась за вешалку.

Туре стоял неподвижно, уставившись куда-то под ноги. Эльви опустила взгляд и увидела его голые белые ступни с нестриженными ногтями.

Она смотрела на его ноги, а в голове крутилось:

Халтурщики. Даже ногти не постригли.

Эльви не испытала ни потрясения, ни страха при появлении мужа, ушедшего в мир иной спустя три года после их рубиновой свадьбы. Нет. Только удивление и... усталость. Поэтому она шагнула ему навстречу и произнесла:

— Что ты здесь делаешь?

Туре молча поднял голову. Глаза его смотрели на нее без малейшего признака жизни. За три года Эльви успела свыкнуться с его безжизненным взглядом — только на этот раз он был по-настоящему мертвым.

Это не Туре. Это какая-то кукла.

Кукла сделала пару шагов вперед, зашла в дом. Эльви стояла как вкопанная, ничего не предпринимая. Она не боялась, просто не понимала, что ей теперь делать.

Несомненно, это был Туре — отрицать глупо. Но ведь этого не может быть! Она сама проверяла остановившийся пульс, сама подносила зеркальце к бездыханным губам. Своими ушами слышала заключение медиков, держала в руках свидетельство о смерти, где черным по белому написано, что Туре умер, скончался, усоп.

Воскрешение плоти...

Туре прошел мимо нее и направился в глубину дома. Она почувствовала больничный запах медицинского спирта, крахмала и еще чего-то сладковатого, почти фруктового. Эльви пришла в себя, схватила его за плечо и прошептала:

— Что ты делаешь?

Не обращая на нее внимания, он продолжал идти — короткими рывками, словно каждый шаг стоил ему усилий, — направляясь в сторону спальни. Своей спальни.

Только теперь Эльви вдруг осознала, что впервые за семь лет Туре стоял на ногах — и не просто стоял, а шел. Пошатываясь с непривычки, но шел. Прямо туда, где спала Флора.

Эльви забежала вперед, крепко взяла мужа за плечи и приказала громким шепотом:

— Флора спит! Не ходи туда!

Туре остановился. Даже сквозь ткань пиджака она чувствовала холод его тела. Пока они так стояли, ей вспомнилось, как давным-давно, когда Маргарета была еще ребенком, Туре иногда возвращался домой пьяным. Дочь спала в своей постельке, а Эльви поджидала мужа в коридоре, чтобы избавить перепуганного ребенка от пьяных проявлений отцовской любви.

Она спит! Оставь ее в покое!

Чаще всего ей это удавалось. Но не всегда.

Туре повернул голову. Эльви попыталась поймать его взгляд, приструнить, как тогда, сорок лет назад. Заставить остановиться, внять здравому смыслу. Но это было все равно что пытаться вбить гвоздь в шар для боулинга — взгляд ее лишь скользил, не находя ни малейшей зацепки, — и тут ей впервые стало страшно.

Несмотря на круги под глазами, запавшие губы и болезненную худобу, Туре все равно был значительно сильнее ее. Глаза его не выражали ровным счетом ничего — ни узнавания, ни малейшего проблеска чувств. Эльви не выдержала и отвела взгляд. Она проиграла.

Туре обошел ее и направился к спальне. Эльви еще раз попыталась схватить его за плечи, но он подался вперед. В эту секунду дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась Флора.

— Бабушка, что здесь...

Тут она увидела Туре. Флора взвизгнула и шарахнулась в сторону, освобождая ему дорогу. Не замечая ее присутствия, Туре решительно проследовал в спальню. Споткнувшись о кресло в гостиной, Флора упала и поползла в сторону балконной двери. Там она и застыла с выражением ужаса на лице.

Эльви подбежала к внучке, обняла ее, гладя по голове и лицу:

— Тихо, тихо... ничего страшного... успокойся...

Флора умолкла, стиснув зубы. Тело ее сотрясала мелкая дрожь, и она крепко прижалась к Эльви. Она не сводила глаз с Туре, который тем временем уселся за стол, словно только что пришел с работы и хотел еще поработать часок-другой.

Они видели движения его рук, слышали шорох бумаг. Не в силах пошевелиться, они так и сидели, приникнув друг к другу, пока Флора не высвободилась из бабушкиных объятий.

Эльви тихонько прошептала:

— Ты как?

Флора открыла было рот, но передумала, только ткнула пальцем в сторону журнального столика в спальне. Эльви проследила взглядом за ее рукой и сразу поняла, что она имела в виду. На столике лежала коробка из-под «Обители зла». Флора что-то промычала, и Эльви подалась к ней:

— Что?

Флора едва шевелила губами, и все же Эльви различила слова:

— Но это же... смешно.

Эльви кивнула. Да. Смешно. Все невозможное смешно. Это вообще близкие понятия. И все же факт остается фактом. Эльви встала. Флора ухватилась за полу ее халата.

— Ну тихо, тихо, — прошептала Эльви. — Я только посмотрю, чем он занимается.

Она прошла на цыпочках в спальню.

Если все это так смешно, зачем же перешептываться, красться? — размышляла она. Да затем, что все невозможное балансирует на грани реальности. Любое неверное движение, любая оплошность — и оно исчезнет, рассыпется, как карточный домик. А может, наоборот — поглотит все живое. Кто его знает. С такими вещами нужно быть осторожнее.

Эльви выглянула из-за дверного косяка, но увидела лишь спину и локоть мужа. Войдя в комнату, она сделала пару шагов вдоль стены, чтобы получше разглядеть, чем он занимается.

Как будто ищет него-то...

В голову лезла всякая чепуха про души, которые не обрели покоя и теперь возвращаются на землю, чтобы восстановить справедливость... Фруктовый запах усилился. Эльви касалась стены кончиками пальцев, словно это была единственная ниточка, связывающая ее с реальностью.

Белые закоченевшие руки Туре двигались над столом, заваленным ксерокопиями похоронных псалмов, стопками писчей бумаги, конвертами. Сверху лежал свежий номер газеты «Экспрессен», принесенный Флорой. Туре по очереди брал листы бумаги, подносил к глазам, водя головой из стороны в сторону, словно читая текст псалма: «День за днем, минута за минутой...» — затем клал лист на место и брал следующий, точно такого же содержания, и столь же тщательно рассматривал.

— Туре?